– Не тронет, кишка тонка нас здесь
достать, – злорадно проговорил Хулгал.
Неловко переваливаясь, старик подошёл
ближе и плюнул на ползущее совсем рядом щупальце: бесконечно
длинное и тонкое, как нитка.
– Вот ведь пакость какая, там ему
только попадись, а здесь ничего не может. Я его хорошо знаю – везёт
мне на встречи. Раньше тоже бегал от него, отворачивался, а теперь
– не боюсь. Но‑но, место знай, тварь! – крикнул он и ударил палкой
по кончику даже не щупальца, а словно бы уса или волоса, который
слепо шарил по краю поребрика, безуспешно пытаясь перелезть через
него.
Ус мгновенно обвился вокруг палки,
натянулся струной и с лёгкостью вырвал её из старческой руки.
– Вот скотина! – огорчённо сказал
Хулгал. – Палку слопал. Как же я теперь ходить буду?
Шооран не слушал болтовни старика,
вызванной тем же нервным потрясением, что заставляло других лезть в
огонь или лежать ничком, закрыв руками голову. Самого Шоорана тоже
трясло, и он следовал за Хулгалом, словно сомнамбула, и если бы
Хулгал перешёл сейчас роковую черту, то и Шооран, даже не поняв,
что делает, тоже отправился бы на гибель.
Чудовище, взгромоздившееся на
оройхон, на восемь суурь‑тэсэгов разом, молчало, смолкли и крики
погибавших; кроме громады Ёроол‑Гуя, на опустошённом оройхоне не
осталось ничего живого. Лишь полчища рук Ёроол‑Гуя продолжали жить
своей жизнью: бесцельно крошили камень, с жирными шлепками
окунались в грязь, резко разворачивались, будто стремились
отбросить что‑то. Потом студенистое тело раздалось в стороны,
словно по нему провели глубокий разрез небывало огромной бритвой, и
изнутри выдавился глаз – круглый и немигающий, большой, словно чан
для харваха. Глаз жутко вращался, взблескивая чёрной глубиной
расплывшегося зрачка, и вдруг остановился, вперившись почти
осмысленным взглядом в лицо Шоорану. Взгляд тянул к себе,
требовательно звал, и Шооран, шумно выдохнув воздух, шагнул
навстречу, но костлявые пальцы Хулгала сомкнулись на плече, а
дребезжащий голос разрушил наваждение:
– Ишь ты, голову дурит. Ты, малец,
лучше не смотри, такое не каждому взрослому вынести можно, того и
гляди сам к этому бурдюку на обед отправишься. Пойдём отсюда, он,
похоже, надолго на наших тэсэгах расселся.
И, словно опровергая слова старика,
заструились, укорачиваясь, щупальца, захлопнулись десятки ротовых
отверстий с тёрками мелких зубов, скрылся глаз, и вся скользкая
туша, вздрагивая и сокращаясь, поползла прочь. Ёроол‑Гуй
уходил.