- «Свиток Тамаха Ан Тира» упоминается в монастырских рукописях
Индии в начале пятнадцатого века в привычной для Востока
многозначительной стилистике - тот, кто освоит скрытые в нем
знания, будет наделен силой передвигать звезды». Все…
- Диагноз ясен. Сказки про меняющие мир рукописи. Которые, как
говорил Булгаков, не горят. Врал, конечно.
- Брат мой чекист. Ты плохо представляешь силу рукописей. Они –
воплощенное слово. Именно обретший слово дух создал мир. Так почему
слово не может изменить мир?
- Ты серьезно?
- Еще как серьезно…
- Не замечал в тебе склонности к мистике.
- А зря. Понимаешь, когда углубляешься в любую науку достаточно
глубоко – хоть в археологию, хоть в химию, хоть в ботанику,
понимаешь – за каким-то пределом наше рациональное осмысление не
то, чтобы буксует. Оно просто перестает работать. И есть смыслы
гораздо выше, чем наша логика.
- Может быть, - рассеянно кивнул я.
- Ну что, помог тебе?
- С высшими смыслами – да. А вот с рукописью не шибко. Съезжу к
этому Сартакову. Может, с него толку больше будет.
- Ох, с него-то обязательно толк будет. Это мы серые подвальные
мыши. А он… – Одоевский ехидно улыбнулся. – Он ого-го!
- Спасибо, Николай Вениаминович. Куда бы я без тебя… И
телефончик Сартакова черкани.
- Бери, - Одоевский выдвинул верхний ящик письменного стола и
протянул мне изящную, с золотым тиснением, визитную карточку. Там
плотным текстом перечислялись регалии и заслуги телефоновладельца.
Плюс к отпечатанным на визитке номерам был приписан авторучкой еще
один – как я понял для особо-доверенных.
- Он в Москве? Не завис в экспедиции или на конференции? –
поинтересовался я.
- Вчера с ним разговаривал. На работе он. И завтра в девять
будет в своем кабинете. Большой педант.
- Сошлюсь на твои рекомендации?
- Конечно. Сегодня вечером ему звякну и попрошу просветить
молодого человека в тонкостях истории. Ну, представим тебя моим
аспирантом.
- Не смеши. С моей необъятной широтой познаний при их ничтожной
глубине… Скажи, что придет журналист «Комсомолки», который пишет
бульварщину про загадки истории.
- Да, бульварщина - это тебе ближе, - ехидно поддакнул
Одоевский…
Внизу, пройдя мимо охранника, я остановился в дверях, боясь
шагнуть вперед. И я был не один такой. Там уже столпились люди,
которым, как и мне, страшно не хотелось выходить наружу.