Вместе с тем постепенно я осознал, что лежу в кровати под
плотным одеялом. Справа едва слышно раздавались щелчки и
механическое гудение.
Итак, я жив. И, наверняка, болен. Вот только самой боли почти не
было. Лишь слегка покалывало в груди, да еще нервировало неприятное
зудящее беспокойство в предплечье.
Но в целом состояние у меня было воздушное. Мягкая кровать,
будто сотканная из потоков воздуха. Прозрачная легкость эфира
вокруг, в течениях которого зависло мое тело. И время струится
мимо.
Сколько прошло с того момента, как я вынырнул из вязкой тьмы?
Минута? Час? Сутки?..
Я судорожно вздохнул. Толчок воли поднялся из солнечного
сплетения. Пальцы на правой руке сжались в кулак. Казалось, мои
колоссальные усилия могут сдвинуть горы. Но горы мне без
надобности. Мне нужно всего лишь поднять веки.
И мне это удалось! В глаза ударил болезненный дневной свет.
Еще минута-другая. И я понял, что снова принадлежу себе. Как
будто завел давно ржавевшую в гараже машину. Пусть пока владею я
своим телом и не слишком хорошо, но уже ощущаю, что оно мое. И что
оно подчиняется моей воле.
Я скосил глаза и увидел хищное щупальце капельницы, тянущееся из
раздувшегося, как насосавшийся комар, ярко красного пузыря.
В голове крутились смутные нечеткие понятия, быстро очищаясь и
трансформируясь в слова. Капельница, иголка, вена. Понятия
знакомые. Они без труда укладывались в голове и сводились к одному
емкому названию – больница.
Что у нас еще рядом? Тумбочка с медицинской аппаратурой. В
матово-белом металлическом ящике что-то пиликало, мигало. Все, как
в голливудских фильмах.
Голливуд. Что это такое?.. Точно! Кинофабрика одной дряхлеющей
сверхдержавы, пытающейся киношными фантомами придать иллюзию смысла
своему существованию. Ту страну, как помню, я искренне ненавижу.
Почему? Она – враг. Кому? Моей стране. Мне лично. Чем заслужила
такую честь? Не помню. Но чем-то немалым.
Моя воля тем временем осваивалась в этом мире. Мне хотелось
действовать. Память подкидывала все новые картинки. Хотя при этом
забывала сообщить, кто же я сам. Но это неважно. Главное, я
есть.
«Аз есмь». Это откуда?
Я пошевелился, приподнялся на локте и огляделся. На удивление
быстро все-таки возвращался контакт с окружающей действительностью
и с телом.
Я был в бездушно-белой комнате. Белые стены, белый потолок,
металлическая, но тоже белая мебель. А вот под потолком глубоко
темнел, как провал Черной Дыры, экран здоровенного телевизора.
Шторы, конечно, тоже белые, закрывали окно. Но через них
просачивались колючие лучи утреннего Солнца.