Кроме меня в комнате никого. Я ощутил себя жутко одиноким и
стиснутым этими стенами. И лишним. Мое место не здесь. А где?..
Я дернулся. Резко присел в кровати. Выдрал иглы капельницы из
руки. Сорвал датчики с груди.
Голова тут же пошла ходуном. Мир расфокусировался, поплыл, как
изображение на теряющем сигнал телевизоре, а затем снова обрел
четкие очертания.
Запиликала аппаратура на столике. Взвыл сигнал тревоги.
Послышались шаги. Мое кристально чистое и прозрачное одиночество
было в миг разбито, как соприкоснувшаяся с чугунной гирей
хрустальная ваза.
Накатила волна слабости. Эх, рано я начал шевелиться. Оставалось
снова распластаться на постели и прикрыть веки.
Послышались возбужденные и изумленные женские голоса:
- Он пришел в себя!
Началось мельтешение и столпотворение.
Мне стало хуже. Но я находил силы время от времени приоткрывать
глаза. И тогда видел силуэты в белых халатах. Под халатами
проглядывало зеленое сукно. Зеленое – это форма, вроде бы,
военная.
Мне приоткрыли веко. Мигнули в зрачок фонариком, проверяя
реакцию. Кольнули иголкой в ладонь, от чего я непроизвольно
дернулся. Послышался мужской бас, изрекший короткое и емкое
ругательство.
Снова шум и женское чириканье. Которое перекрыл все тот же
густой бас, призвавший всех немедленно заткнуться. Когда галдеж
утих, мужчина стал кому-то докладывать по телефону:
- Да, он вышел из комы… Да, в контакте. Да…
Да, да, да.
Я вдруг немотивированно разозлился и вновь попытался встать.
Задело меня слово «кома», ставшее вдруг донельзя личным и пугающим.
Получилось у меня неважно. Сильные руки аккуратно вдавили меня в
постель.
Шприц. Укол. Беспамятство…
Очнулся я уже при электрическом свете. Место то же самое. И
кровать та же. За окном разлилась тьма.
У постели на стуле возвышалась грузная фигура, сперва
показавшаяся мне нечеткой, сотканной из клубов дыма.
Но так уж получалось у меня сегодня – все ирреальное обретало
реальность и очертания. Передо мной нарисовался грузный мужчина лет
сорока. Его старила седая густая шевелюра, похожая на песцовую
шапку. Черты лица крупные, приятные. Лик в целом располагающий –
такой донельзя русский. Глаза были прищурены по-доброму, как у
дедушки Ленина.
«Ленин – вождь мирового пролетариата», – подсказал мне мой
трудно контролируемый, но весьма полезный внутренний голос. Да и
ладно, пролетариата так пролетариата.