- Неплохо, - произнес доктор Генри,
пряча спички, - Всего нас, стало быть, пятеро. Не хватает еще
одного человека, чтоб разложить славную партию в
канасту[7].
- Ожидали большего? – осведомился
кто-то из мужчин. Реплика должна была прозвучать иронично, но в
спертом воздухе наглухо запертой комнаты интонации человеческого
голоса причудливо искажались. Как и лица.
- Ожидал, что эта комната окажется
пуста, - спокойно ответил доктор Генри, аккуратно водружая лампу на
единственный стол, - И до сих пор немного удивлен.
Он словно заглянул в яму-ловушку, из
которой на него глядели хищники – четыре напряженных хищника, в
чьих глазах свет лампы отражался тревожным лунным блеском. Он узнал
их всех, мгновенно, как узнают, едва бросив взгляд, знакомые
картины.
Пастух, Поэт, Графиня,
Архитектор.
Это не было их именами, лишь
прозвищами, которыми он сам же их и наделил, но только сейчас он
заметил, до чего эти прозвища им подходят.
Пастух. Мужчина средних лет,
облаченный в не по погоде теплый шерстяной костюм, немного
лоснящийся на локтях. Не очень высокий, но крепкий и плотно сбитый,
он напоминал осколок тяжелой бычьей кости, и смотрел тоже как-то
по-бычьи, из-под тяжелого лба. Однако с лица упрямца, украшенного
элегантными полуседыми усами, на него взирали совершенно не идущие
ему глаза - внимательные и немного насмешливые серые глаза
уставшего сатира.
Графиня. Молодая женщина в закрытом
черном платье, замершая возле закрытого окна. Даже под плотным
плащом, который она в такой жаркий день предпочла кружевной
мантилье, угадывались острые углы, точно все ее тело до последней
мышцы, по-осиному тонкое тело балерины, было напряжено вплоть до
последней мышцы. Безусловно, красива, но красотой не свежей и юной,
а той, что приходит ей на смену, холодной спокойной красотой
тридцатилетней женщины.
Поэт. Юноша с копной пышных ухоженных
волос, делавших его похожим на Генри
Ирвинга[8],
но Генри Ирвинга рано постаревшего, осунувшегося и нервно
комкающего под столом пальцы. Взгляд такой же беспокойный, острый,
беспорядочно прыгающий с предмета на предмет, не то презрительный,
не то испуганный, а может, и презрительный и испуганный
сразу.
Архитектор. Благообразный седой
джентльмен с ухоженными строгими бакенбардами в превосходно
выглаженном коричневом костюме, который весьма ему идет, несмотря
на старомодность или, скорее, благодаря ей. В его облике все
безукоризненно и подогнано друг к другу, от кончика белоснежного
носового платка, выглядывающего из жилетного кармана, до удобно
устроившегося на мощном носу пенсне. То ли из-за этой аккуратности,
похожей на аккуратность большого сложного чертежа, то ли из-за
пристального цепкого взгляда, которым джентльмен по очереди
одаривает всех собравшихся, он не выглядит благодушным, несмотря на
почтенные седины, скорее, в нем угадывается педантичная колючая
строгость готовальни