Ортона покосился на нож в собственной
руке. Держал он его неуклюже, точно подражая какой-то иллюстрации,
как и полагается человеку, впервые взявшему в руки
оружие.
- Нет, - тихо сказал он, - Может, я
писал дрянные стихи, но за признанием и богатством никогда не
рвался. Левиафан взял меня другим. Я был частым посетителем одной
парижской кофейни из числа тех, где часто собирается алчущая
искусства публика. Художники, поэты, непризнанные обществом
писатели, прочий сброд. Там-то за рюмкой абсента от случайного
собеседника, лицо которого полностью стерлось из моей памяти, я и
услышал эту историю. Про коммуну свободных деятелей искусства,
которая, тщась избавиться от тлетворных оков цивилизации,
обосновалась на крохотном острове в Британской Полинезии. Этакие
современные дикари, литературные Калибаны[11], дерзнувшие творить
наперекор всему миру и его условностям… Едва ли меня сейчас можно
считать рассудительным, но тогда, три года назад, я был беспечным,
как ветер. Знаете, у меня даже почти не было багажа, лишь несколько
толстых тетрадей – и отчаянное желание творить. Создавать
бессмертные стихи, вдыхая соленый воздух просторов, еще не
испорченных человеком. Совершенствоваться в кругу таких же как я,
добровольных отшельников, для которых кусок черствого хлеба слаще
изысканного пирожного. Посвятить себя чему-то по-настоящему
великому. Знаете, я не закончил даже первой тетради. Когда я понял,
где на самом деле оказался, меня охватил ужас. Какое-то время я еще
пытался писать стихи, но даже в них мне виделся злое отражение
Левиафана, который проник мне в душу. Отравил ее, изувечил,
растлил. Они получались столь страшны, что я сжигал их, эти мои
стихи. Я… Господи, да какая уже разница!
Ортона собирался спрятать нож обратно
в карман, но с отвращением взглянул на него и, не глядя, бросил
куда-то в угол. От этого резкого звука отчего-то никто в комнате не
вздрогнул.
- Неплохо, - Пастух одобрительно
кивнул, не вынимая, впрочем, руку из кармана, - Вижу, вы и верно
готовы к встрече, Доктор. У вас на каждого заготовлено дельце, так
ведь? Как у господ из Скотленд-Ярда? Было бы любопытно узнать, что
содержится в моем.
Напряженный не меньше прочих, Пастух
держался с толикой вежливой насмешливости, что так контрастировала
с его тяжелой крепкой фигурой профессионального мясника. Такой тип
мужчин, сделавшийся распространенным в Европе начиная с девяностых
годов, был знаком доктору Генри. Такая карта тоже была в его
мысленной картотеке. Выскочка. Как говорят французы,