что-нибудь забудешь? Более всего Махонин почитает искусство тайного удара. Никто ведь не
замечает, как работает фокусник. И мастер рукопашного боя может так! Бьёшь у всех на глазах, но
никто этого не видит. Разработка чисто махонинская. Во-первых, тут есть элементы отвлечения,
почти такие же, как в фокусах, а во-вторых – невероятная молниеносность удара.
– У каждого мастера своя фишка, – говорит Махонин, – у меня – эта. У неё два названия:
«Мгновенный зверь» (ну, это понятно) и «Щелчок волшебника».
– Волшебника?! Почему «волшебника»? – спрашивает изумлённый Роман: с детства это слово
для него особенное.
– Во-первых, потому что красиво, во-вторых, потому что кощунственно, что ли… Ведь с
волшебником связывается всё доброе. А здесь удар. Но волшебство не даётся просто так. За ним
есть что-то необычное, чудесное. А чудесное возможно лишь от дьявола.
– Разве волшебство от дьявола? – совершенно запутавшись, недоумевает Роман.
– Видишь ли, мой дед был фокусником в цирке. Весь такой улыбчивый, добрый. Помню его
афиши. Его иначе, как волшебником, и не называли. Но я-то с детства знал, что за каждым его
красивым чудом – обман. Как говорят, «ловкость рук и никакого мошенничества». И это суть любых
чудес и волшебства. Вот и рассуди… Зато папа мой был прямолинейный и сильный – цирковой
акробат. А я смотрел, смотрел на всё это дело, и хоть меня с детства приучали и к тому и к другому,
но нет, думаю, тесно мне под вашим куполом, надо под большой голубой купол с настоящими
облаками вылезать. Вот и кувыркаюсь теперь под ним. Цирковые дети обычно так не делают – они
от своего корня не отрываются. Но у меня что-то с родословной туманно. Я как-то случайно
наткнулся на медицинскую карточку моей мамы, а у неё, оказывается, ещё в детстве на снарядах
такая травма произошла, что о детях и речи быть не могло. А откуда я на самом деле вылупился –
в цирке никто не выдаст.
– Покажите мне этот удар, – просит Роман.
– Только покажу, и всё. Больше ни о чём не проси, – предупреждает Махонин.
Прапорщик мажет мелом кулаки, становится против боксёрской груши.
– Смотри внимательно.
Увиденное уже не забыть никогда. Раздаётся щелчок, а на чёрном брезенте уже две белые
отметины. Махонин же, как стоял неподвижно возле груши, так и стоит. Потом слегка поводит
руками, расслабляясь, шевелит жёсткими, сухими плечами и отходит в сторону.