Дом поражал своим размером.
Двухэтажный, с мезонином, он угрожающе нависал над моей головой.
Придерживая шляпку, чтобы та не слетела, я задрала голову и
попыталась оценить свои новые владения. Н-да, крыша наверняка течет
– вон, даже отсюда заметны прорехи в выцветшей от времени черепице.
Окна настолько грязные, что это видно и снаружи. Входная дверь
как-то странно покосилась. Боюсь, внутри я обнаружу полную разруху
и гнилые полы.
И все же было в этом месте
определенное очарование, которое не дало мне пасть духом после
первого краткого знакомства. Если закрыть глаза на все эти
недочеты, то дом выглядел весьма величественно в окружении старых
разлапистых елей. Наверное, когда-то он был гордостью здешнего
городка. Даже сейчас в очертаниях кустов, бурно разросшихся перед
крыльцом, угадывались очертания каких-то неведомых зверей, а глаз
выхватил среди зарослей сорняков несколько кустов дорогих
коллекционных сортов роз. Видимо, моя прабабушка в свое время не
скупилась на садовника и вкладывала немало денег в поддержание
порядка. Интересно, что изменилось сейчас?
– Хлоя, мы тут будем жить? – вывел
меня из состояния задумчивости звонкий девичий голос.
Я вздохнула и с усилием оторвала
взгляд от дома. Ласково посмотрела на сестру, которая испуганно
жалась к калитке, где неразговорчивый извозчик скинул наши
чемоданы.
Анне лишь недавно исполнилось десять,
но выглядела она намного младше. Наверное, менее всего со стороны
мы походили на сестер. Во-первых, из-за большой разницы в возрасте
– я была старше Анны ровно вдвое. Мы даже родились в один день –
пятого октября, в канун дня духов. Во-вторых, у нас были разные
отцы, что не могло не отразиться на нашей внешности. В жилах моего
текла жгучая южная кровь бродячего народа. Мать как-то рассказывала
мне, что моя бабушка со стороны отца сбежала из дома в юном
возрасте, влюбившись в знойного и страстного красавца-артейца,
попросившегося переночевать в их доме. А наутро гостеприимные
хозяева обнаружили пропажу не только столового серебра, но и
единственной горячо любимой дочки, которая настолько потеряла
голову от заезжего сердцееда, что даже не удосужилась оставить
родителям записки с объяснением своего поступка. Впрочем, через год
она вернулась – заплаканная, подозрительно располневшая, в обносках
и с красочным синяком под глазом. Хвала Вильяму и Элизе из рода
Этвуд – они не стали выгонять блудную дочь и не побоялись пересудов
маленького провинциального городка. Напротив, дали ребенку свою
фамилию и нарекли его Кристианом. Правда, поспешили отправить внука
в закрытую школу для мальчиков, входящих в первое сословие1, чтобы
иссиня-черные волосы ребенка и его столь темные глаза, непривычные
для здешних мест, перестали мозолить глаза соседям.
