Судьба же их дочери, так рано ставшей
матерью, с той поры теряется в семейной летописи. Вроде бы, она
решила посвятить жизнь служению Бригиде, покровительнице брака и
материнства, и удалилась в монастырь, расположенный где-то у
подножия южных гор. По крайней мере, так мне объяснила матушка. Я
не знаю, как долго она еще прожила и при каких обстоятельствах
умерла. Не исключено, что она до сих пор здравствует, облаченная в
белоснежные одеяния послушницы и приговоренная до скончания жизни
отмаливать грехи юности. Так или иначе, но в моей памяти она
навсегда осталась лишь одним из имен, за которым я совершенно не
представляла человека. Найна Вивьен Этвуд. Да что там, достаточно
долго я считала именно Элизу своей бабушкой, поскольку та постоянно
незримо присутствовала в моей жизни. Да, я совершенно не помню, как
она выглядит, но регулярно получала подарки и письма, подписанные
твердой рукой прабабки.
Впрочем, хватит об этом. Именно от
отца я унаследовала смугловатый оттенок кожи, чуть раскосый разрез
темно-карих глаз и цвет волос. Увы, первый брак моей матери не
продлился долго. Всего через год после моего рождения Кристиан
Этвуд погиб. С его смертью была связана какая-то туманная и
загадочная история, в подробности которой мать наотрез отказалась
меня посвящать. Но общепринятое мнение гласило, что он пал жертвой
взбесившейся охотничьей собаки, которая по совершенно непонятной
причине напала на него и разорвала глотку.
Матушка недолго носила черный вдовий
наряд. Уже через полгода она вновь примерила свадебную фату,
правда, уважив традиции, выходила замуж не в белом наряде,
символизирующем невинность, а в ярко-алом. Полагаю, столь
вызывающий цвет во многом был выбран из-за того, что удивительно
шел ее пепельно-белым волосам и ярко-голубым глазам. Именно так моя
матушка превратилась из Терезы Этвуд в Терезу Мюррей. Ну а я была
обречена повторить судьбу отца и в шесть лет отправилась из родного
дома на учебу в пансион для девушек, принадлежащих к первому
сословию. Полагаю, во многом это было сделано из-за того, что моему
новоиспеченному отчиму – Генриху Мюррею – досаждало мое присутствие
в доме. Я была словно бельмо на глазу, постоянно напоминая излишне
ревнивому господину в летах о существовании молодого и красивого
предшественника.