- Давай, Михаил Васильевич, сядем и спокойно поговорим, -
предложил Юрий Иванович Дроздов устало. Руководитель комитета
государственной безопасности резко постарел. Его, и до того не
отягощённое жирком тело, «подсохло», что я отметил по протянутой
мне для рукопожатия руке. Щёки впали.
Заметив мой оценивающий взгляд, он
спросил:
- Плохо выгляжу?
Я пожал печами.
- Заели эти диссиденты. Хельсинская
группа голову поднимает. Учёные…Национальный фонд демократии…
Американцы пошли по нашим стопам. Сделали что-то типа нашего
Коминтерна. Утомился я, Миша. Мы все утомились.
Дроздов внимательно смотрел на меня,
сидящего через стол, напротив. Я продолжал молчать и слушать.
Команды говорить не поступало.
- То, что ты всё, как ты говоришь,
вспомнил, это хорошо. Мы тогда можем вернуться к тем твоим цифрам,
которые ты положил в конверт, а я в сейф. Мы ведь поверили тебе, и
правильно, судя по всему, сделали. Ты видишь, что твориться в
республиках. Всё дерьмо вскипело одномоментно. Прошляпили и наши
службисты, и партия. И, даже есть мнение, не случайно. Вот и хочу я
тебя спросить, Миша, нет ли чего тебе сказать о дальнейших
событиях? Не вдаваясь в вопросы, как ты это делаешь. Мы немного
поковырялись у тебя в голове… Полякова считает, что ты – засланец с
той стороны, потому как технологии не наши, но я ведь знаю тебя с
детства. Что скажешь?
- Позвольте водички, Юрий
Иванович?
Он встрепенулся.
- Что же это я?! Может чай, кофе?
- Воды.
Юрий Иванович не вставая со стула,
потянул маленький разнос со стаканами со стола и поставил его перед
нами. Потом нырнул рукой под стол и поднял её с пластиковой
бутылкой с прозрачной водой и поставил на разнос.
- Наши пластиковую тару стали
выпускать. Опытное производство, - пояснил он. – Родниковая. Из
морозилки.
Взяв двух, судя по размеру, литровую
емкость, я почувствовал ностальгическое щемление в груди. И мне
нравилось замораживать воду и пить её растаявшей. После этого даже
кипячёная становилась ещё мягче.
- А то, что я мог сам себя
отформатировать, она не верит? - Усмехнулся я. – Никто, кроме меня
мной не занимался. Пытливый ум ребёнка.
Отхлебнув воду, я поставил стакан на
стол. В горле пересохло давно, а не только тогда, когда меня ввели
в этот кабинет. Раньше я никогда в нём не был. Обстановка внушала
трепет. В кабинет, да и в само здание на Лубянке меня доставили и
именно ввели едва ли не под руки. А кое-где и под руки. Чего греха
таить. Принудительно. В общем-то, помимо моей воли.
