Читать Золотое правило - Анастасия Машевская

Жажда власти — самая чудовищная из всех страстей

Публий Корнелий Тацит

В утлой комнатенке чадила лампада. Преотвратно чадила прогорклым маслом, превращая и без того неприветливое жилище в клеть. Из-за размеров каморки и тяжелого запаха главным ее отличием от узилища, где держат пленников между пытками, становилась духота. На улице можно было продышаться полной грудью, но там уже неделю дни напролет выл ветер и плясала метель. Особенно сейчас, к ночи.

А говорили, вполне приличная ночлежка, хорошие кровати, вкусная еда...

Кругом лгуны.

Эван валялся на жестком соломенном матраце, уповая, как и все ночи прежде, что его не одолеют клопы. Пальцами с неровными ногтями он вертел золотой медальон. В какой-то момент поднес поближе к глазам — видимость от лампады была такой же мнимой, как и здравомыслие Эмриса Железного. Внимательно изучил выгравированный символ.

Четырехпалую лапу грифона Греймхау.

Почему-то все говорили, что лапа трехпалая, но вон же, сбоку, видать еще один короткий отросток с когтем, наподобие большого пальца. Если бы все остальные тоже обращали внимание на этот четвертый «палец», они бы меньше якшались с хозяйкой медальона. Символ действительно отражал сущность Идель: выставляет напоказ три признака силы — благородство, богатство, великодушие, — а за спиной держит нож. И только ты отвернешься — все, от тебя остались могилка да память. И то насчет могилки Эван бы не поручился.

С первой минуты, как он увидел этот знак, почувствовал: грифон Греймхау не принесет ему ничего хорошего. И не ошибся.

Из коридора послышались знакомые шаги. Визит аббатисы Фульвии мог означать лишь одно: Эвану опять придется что-то делать. Делать хотелось примерно ничего. Да, он все еще был не прочь оторвать герцогине Греймхау голову, как саранче, но не прямо сейчас. Не из комнатенки, разморенной протопкой и тошнотворным запахом прогоревшего застоявшегося масла. Где-нибудь через месяц или два, словом к весне.

Заскрипела обшарпанная дверь, елозя по вздувшимся половицам. Эван страдальчески вздохнул.

— Я посылала за тобой днем, Дован. Почему ты не пришел?

Портки Творца, он уже настолько свыкся с этим «Дованом», что вот-вот перестанет откликаться на «Эвана».

— Там метель. Я не хотел выходить. Все равно ничего важного не происходит.

— Не происходило, — поправила аббатиса, делая два шага внутрь комнаты. Дальше идти было некуда. — Боже, ну и вонь тут. У тебя что, нет окна?