Вечером в таверне было шумно. Народу – хоть отбавляй. В
затянувшей помещение дымке плыл запах эля и жареной оленины, что
шипела на решётке очага. Горячее него был только спор, вспыхнувший
за одним из столов.
– А я говорю, магия существует! – со стуком поставленная кружка
расплескала выпивку. Взгляд её владельца пылал так же, как
подрумяненное хмелем лицо: – Моя бабка своими глазами видела
мохноногого беса! Он хоть и ростком был по колено, яблоки пёр с
огорода почище, чем лиса – кур.
– На старости лет и не такое причудится, – расплылся в улыбке
сидевший напротив толстяк. Он лениво почёсывал пузо, вместившее в
себя двойную порцию ужина.
– Жало-то прикуси. Ей тогда, как твоему сыну, было.
– Пф-ф, – донеслось справа: рожу скривил облокотившийся на стол
усач. – Дети. Им в каждом шорохе какое-нибудь страшилище
мерещится.
– Угу, – продолжил румяный. – Вот и родители ей тогда не
поверили. Так она бойкой уродилась. Решила сама беса изловить.
Приготовила мешок и на закате в траве залегла. В сумерках услышала
странные звуки. Вроде потрескивания. Ну и выскочила.
– И как, поймала? – осклабился толстяк.
– Нет. Он за руку её грызанул да вырвался, зараза.
– Вот это поворо-о-от, – выпятил наигранное удивление усач.
– Вы можете сколько влезет глумиться, только у бабки шрам
остался на запястье. И, глядя на него, ни один охотник не сумел
назвать зверя. Как укус ребёнка, зубы которого зигзагом растут, –
руки описали нечто похожее на волнистый круг. – Потому не
сомневайтесь: и магия есть, и её порождения… – последние слова
прозвучали таинственно.
– Ежевику трясущимися граблями изобразил, и все сразу тебе
поверили! – толстяк заржал, а за ним и усач.
– Ой, шли бы вы к козе в трещину… – залпом осушив кружку,
румяный встал и побрёл к выходу: лучше глотнуть свежего воздуха,
чем опять огрести за мордобой от стражников.
Снаружи и вправду было свежо. Даже чересчур. Шёл дождь.
Барабанил по крыше и соседствующему с таверной навесу, где одиноко
стоял некто в плаще. Не желая мокнуть, румяный укрылся от непогоды
рядом с ним.
Какое-то время они оба молчали. Смотрели, как серебрятся
падающие с навеса струи. Слушали их журчание в мутных лужах. А
потом румяного прорвало:
– Олухи упёртые. В магию не верят! Песни о драконах, истории про
русалок, легенды всякие… – захмелевший взор бродил по белёсой
пелене дождя. – С пустого места ничего не берётся… Верно же
говорю?
