Вопрос был задан от негодования. На ответ любитель поспорить не
рассчитывал. Однако незнакомец вдруг заговорил:
– Общество – это песок. Присутствие в нём золотых крупиц
свидетельствует о наличии золотой жилы. Однако даже её отсутствие
не исключает существования самородков, что, вероятно, блестят в
чьих-то руках.
– Хах. Тонко подмечено. Мудро. Как тебя зовут? – повернул голову
румяный, но рядом никого не было.
Как и за пределами навеса. А спустя несколько мгновений дождь,
словно обрубленный, закончился.
В Эльтароне много поселений. Больших. Маленьких. Совсем
невзрачных. Однако, как и их обитатели, все они чем-то увлечены.
Вдыхают солёный морской воздух. Дремлют в чащобах. Слушают шелест
пшеничных полей. Вот Грихтвиль выращивал грибы на высоком
частоколе. От скуки. Ведь раньше – служил. И не абы кем –
аванпостом, через который проходила единственная в здешних лесах
дорога. А потом люди нашли более короткий путь к юго-восточным
бухтам: разобрали Косое Ущелье, что было завалено со времён
смутного времени. И всё. Роль аванпоста отошла Борденуму,
разводившему чаек на прибрежных скалах.
Теперь Грихтвиль – обычное захолустье, перевалочный пункт
наёмников и купцов. После ухода солдат порядок в нём поддерживался
десятком стражей – маловато на двадцать семь строений, сотню
жителей и уйму заезжих гостей. С каждым рассветом, а иногда и
закатом, на улицах мелькали новые лица. Некоторые из них появлялись
в первый и последний раз. Не то чтобы тут могли убить средь бела
дня, но кошелёк стоило держать ближе к телу: дабы не испарился.
Отребья хватало по обе стороны частокола.
Потому пасмурным осенним днём было вдвойне странно видеть возле
конюшни при постоялом дворе молодую женщину, прибывшую накануне без
спутников. И столь же пасмурную. Что обликом, что настроением.
Закутанная в тёмный, словно грозовая туча, плащ и оттого казавшаяся
ещё более хмурой, она взирала на мальчишку перед собой.
– …только сена хотел ему подкинуть… – сын конюха задрал штанину,
демонстрируя внушительный синяк чуть выше колена.
– А я предупреждала…
– Так он же спокойный…
– И об этом я тоже предупреждала, – во вздохе женщины тесно
переплелись сожаление и раздражение. – Не верь глазам своим…
Подожди.
Она отвернулась к перегородке, разделявшей серую лошадку и
косматого бурого коня, где висели перемётные сумы. Роясь в одной из
них, женщина на мгновение замерла, обратила лицо в сторону – почти
одновременно с выглянувшей из стойла правее остроухой собакой – на
приближавшегося мужчину. Распахнутый плащ. Тёмная броня. Рукоять
клинка над плечом. Быстро окинув воина взором, а потом ряд
остальных лошадей в конюшне, будто любопытствуя, которая могла бы
принадлежать ему, она возобновила поиски, извлекла глиняный
горшочек и протянула мальчишке: