Сознание вернулось рывком, словно
кто-то вылил на меня ушат холодной воды. Голова чудовищно трещала и
разламывалась на части. Болезненная пульсация отдавалась даже в
глазных яблоках. Так же неприятно саднила челюсть на правой
половине лица, и отчего-то ныли зубы, как будто мне кто-то неслабо
зарядил кулаком по мордасам. Сердце гулко билось в ребра, которые
отчего-то тоже ломило, хоть караул кричи! Что же, черт побери, со
мной произошло?
Я затрепыхался, судорожно пытаясь хоть
как-то приподняться и привести себя в вертикальное положение. Судя
по ощущениям, я лежал навзничь на чем-то твердом, холодном и
мокром. Мокром? Я повозил руками вокруг, рассчитывая обрести еще и
точку опоры – но это точно вода, твою медь!
Я действительно лежал в неглубокой
луже, прижимаясь саднящей щекой к холодной и гладкой каменной
поверхности! Оставив попытки подняться, не принесшие никаких
результатов – руки лишь бессильно подламывались, я прикоснулся к
пульсирующей голове и, нащупав на лбу огромное болезненное вздутие
– шишку, которая продолжала отекать и стремительно увеличиваться в
размерах с каждой пройденной секундой.
А еще с моих волос стекала мне на лицо
холодная влага. Похоже, что меня действительно отливали водой,
чтобы я пришел в сознание. И вот в этой самой луже я сейчас и
распластался этакой вялой морской звездой, не способной решительно
ни к каким действиям.
Но вспомнить, как я оказался в такой
нелепой ситуации, я решительно не мог. Налицо серьезное сотрясение
мозга, если чего не похуже. А пока я даже свое имя вспомнить не
мог, не говоря уже обо всем остальном. И кто же я, в конце-то
концов?
- Sieht so aus, als hättest du es
etwas übertrieben, Sigmund! – услышал я немецкую речь, донесшуюся
до меня сквозь шум в ушах. - Du hättest ihn nicht so hart auf den
Kopf schlagen sollen!
[Кажется, ты немного перестарался,
Зигмунд! Не стоило его так сильно бить по голове!
(нем.)]
Ну, немецким языком я владел в
совершенстве (спасибо деду, привившему мне помимо всего прочего
интерес к немецкому), поэтому прекрасно понял, что произнес
незнакомец. Значит, что меня действительно били, причем не только
по голове, иначе бы у меня так не ныли ребра.
Но за что? Это оставалось загадкой.
Чем я провинился перед этими немцами? И еще меня очень напрягал тот
факт, что, несмотря на вынырнувшую из каких-то глубин моей памяти
информацию о моём старике-ветеране, я так и не вспомнил, кто же я
такой.
