Тропа тянулась вдоль невысоких холмов, почти незаметных в густой темноте, затопившей землю. Лишь далеко впереди, у самого горизонта, слегка белела узкая полоска – там медленно, не спеша, проступал ранний зимний рассвет. Идти было трудно – тьма скрывала повороты, вдобавок под ноги то и дело попадались мелкие острые камни. Ко всему донимал холод – в эти предрассветные часы он казался особо нестерпимым.
Шли молча – Косухин чуть впереди, пряча мерзнущие руки в карманы китайской шинели и натянув черную мохнатую шапку почти на самый нос. Арцеулов немного отставал. Холод, так донимавший Степу, был более милостив к капитану – в очередной раз спасал «гусарский» полушубок. Зато разболелась голова, резко и сильно, так, что Ростислава зашатало. В висках стучала кровь, черные волны накатывали откуда-то со стороны затылка, и каждый шаг требовал немалых усилий. С полчаса капитан держался, но затем стал заметно отставать.
– Ч-черт! – выразительно произнес Косухин, угодив ногой в яму. – Чего это они тут, чердынь-калуга, огурцы сажали?
– Здесь были мины, – напомнил Арцеулов, останавливаясь и прикладывая к пульсирующей болью голове ледяную ладонь.
– Точно, – Степа осторожно отошел подальше от зловещей ямки. – Вот зараза! Че, капитан, передохнем? Курить будешь?
Рука Косухина привычно полезла за пачкой папирос, но Ростислав покачал головой.
– Не хочу… – сквозь зубы произнес он. – Голова… Болит немного.
– Ах ты! Это ж тебя в самолете! Эх, надо было повязку сменить!
За последние сутки Арцеулов напрочь забыл и о ране, и о повязке – было просто не до того. Боль вынырнула неожиданно, разом напомнив о неровном гудении моторов, о мелькавшей под иллюминатором желтой земле и о страшном ударе.
– Ничего… Только передохну немного. Давайте-ка сообразим… Идем мы уже около часа. Прошли версты четыре…
– Пять, – прикинул Степа. – Быстро шли! Впереди вроде как горы, а этот Мо говорил про какое-то ущелье… Эх если б не мины, я б прямо сейчас свернул в степь. Там, глядишь, и встретили б кого подходящего…
– Местный пролетариат, – в тон продолжил капитан, чувствуя, что голову начинает отпускать.
– Или трудовое крестьянство, – невозмутимо согласился Косухин. – Собрали бы, чердынь-калуга, отряд, врезали б по этим белякам, а потом пошли Наташу выручать…
