Прошло несколько дней с момента нападения на клан Инумаки, и
поместье, ещё недавно сотрясавшееся от грохота битвы и всплесков
проклятой энергии, постепенно погрузилось в затишье. Казалось, сама
природа стремилась залечить раны, оставленные хаосом. Трещины,
пропитанные остатками проклятой энергии, хранили память о яростном
столкновении, но ветер, гуляющий по двору, унёс последние отголоски
криков и резкий запах крови. В эти дни сюда прибыли шаманы,
посланные Старейшинами. Они явились не из праздного любопытства, а
с ясной целью: убедиться, что клан, переживший атаку якудза и
пробуждение духа особого ранга, всё ещё держится на ногах и не стал
уязвимым звеном в хрупком равновесии мира шаманов. Один из них,
высокий мужчина с сединой в волосах и руками, покрытыми сетью
старых шрамов, долго смотрел на Мирака. Затем его взгляд скользнул
к красноватому пальцу Сукуны, который лидер клана всё ещё сжимал в
ладони.
— Это не игрушка, — произнёс он низким, хриплым голосом, в
котором смешались усталость и предупреждение. — Проклятый предмет
такой силы — живое проклятие, что ищет себе хозяина или жертву.
Один неверный шаг, и он обратит всё вокруг в пепел. По странной
прихоти судьбы эти пальцы всплывают там, где их меньше всего ждёшь:
в заброшенных храмах, на дне рек, в руках ничего не подозревающих
смертных. И так же внезапно исчезают, будто кто-то уводит их прочь.
То, что вы нашли один из них, Масакадо — редкая удача. Возможно, вы
спасли не только свой клан, но и всех нас от того, что могло бы
пробудиться.
Мирак нахмурился, между его бровями залегла глубокая складка.
Его холодные, цепкие глаза словно пытались пробиться сквозь завесу
молчания шамана. Вопрос сорвался с его губ тихо, но с
настойчивостью, выдающей предчувствие тяжёлого ответа:
— Что это за палец?
Шаман, чья фигура казалась высеченной из древнего камня, чуть
повернул голову. Свет лампы отразился на шрамах, пересекающих его
лицо.
— Палец Сукуны, — Он замолчал, не добавив ни звука, оставив
Мирака наедине с этой загадкой, что теперь жгла его разум. Шаман
протянул ларец, куда следовало поместить палец.
Мирак прищурился, его мысли закружились стремительно, точно
поток, отделяющий песок от золота. Этот шаман не суетился, не
пытался заполнить тишину пустыми словами — признак либо правды,
либо искусной лжи. Но тонкая вязь сутр на ларце, мерцающая слабым
светом, была знакома: такие использовали Старейшины. Дыхание шамана
оставалось ровным, шаг — уверенным, а в его молчании не сквозило ни
страха, ни скрытого умысла. Мирак кивнул себе, почти незаметно,
убедившись: перед ним не самозванец, а человек, чья воля подчинена
приказу свыше.
