Я открыл глаза и, не сдержавшись, непечатно высказался. Но
из моего рта раздалось:
— Агу гу ня!
«Полная гу ня», — согласно подумал я и снова закрыл глаза.
Зажмурил их что было сил, потряс головой, пытаясь отогнать
наваждение и снова открыл правый глаз. Картина, которую я видел, не
поменялась нисколько. Я по-прежнему видел две руки. Две мои руки.
Две пухлые детские руки в каждой из которых была крепко сжата змея.
Судя по тому, как болтались их головки, позвоночники у них были
сломаны. Это с какой же силой я должен был их сжать? Разве ребёнку
хватит на это сил? «Вот это я попал», пробормотал я.
— Дё о дя бо ба, — согласился с выводом мой
рот.
Я открыл второй глаз и огляделся по сторонам. Оказалось,
что я сидел в каком-то небольшом полутёмном помещении. Свет падал
из маленького оконца и ещё шёл от пары светильников, пахнущих
подгорелым маслом. Эти чуда керамического производства кроме того,
что давали немного света ещё и старательно чадили, украшая стропила
хлопьями гари. К запаху сгоревшего масла светильников примешивался
запах чеснока, каких-то пряных трав и жареного мяса. Видимо, кухня
была недалеко отсюда. Стены, судя по всему, были сложены из
некрупных кусков песчаника, по форме напоминавших римский кирпич
(исторические документалки, спасибо за информацию), то есть,
достаточно плоских. Сидел я голым задом на мягкой овечьей шкуре.
Шкуру окружали четыре большущих круглых щита. По соседству со мной
нагло дрых, пуская слюни ещё один карапуз. Мальчик. Темноволосый.
Тоже пухленький. И закрывая эту пасторальную сцену мозг услужливо
подсунул картину «Алкид душит змей, подосланных Герой». Интересно,
Грузовик-сан, почему я тебя не помню?
Разгоняя наваждение, по ушам резанул женский визг. Похоже,
проснулась нянька. Ну и влетит же ей, что змеюк проворонила. На
визг в комнату, снеся дверь плечом, ворвался здоровенный,
практически голый, бородатый мужик с коротким мечом, бронзовым,
судя по цвету. «Амфитрион», — догадался я. «Отец Алкида и Ификла.
Интересно, про Зевса правда, или потом уже придумали?». За ним
вбежала красивая молодая женщина с глазами, в которых плескался
ужас. «А это, видимо, Алкмена, мама нас с брательником», — сделал я
логический вывод. Начались крики. Я, кстати, не понимал ни слова.
То ли в мозгу реципиента не осталось знаний языка, то ли этих
знаний там и не было вовсе.
