- Петрович, старый ты черт,
открывай!
В окно резко застучали, стекло
жалобно зазвенело. Я открыл глаза, включил светильник над кроватью.
Кряхтя, сел, вставил ноги в войлочные тапки. В окно еще раз
постучали, забухали в дверь.
- Да иду, иду – шаркая дошел
до сеней, открыл первую дверь – Васька ты что ли?
- Я Иван Петрович
- За бутылкой? Васька, побойся
бога – посмотрел на часы с кукушкой на стене - Два часа
ночи.
Хоть и стыдил я соседа, но
так, по привычке. Старческая бессонница – и заполночь не сплю. Лежу
с закрытыми глазами, ворочаюсь с бока на бок. Вот в молодости как?
Умри, но восемь часов подушке отдай. Хоть и дел по горло. А сейчас
всех дел – кефир, клистир и теплый сортир. Дети и внуки разъехались
по всей стране, жена умерла прошлым годом, все, что осталось и
тормошило меня – это Дело, да шебутные соседи. Один из которых,
запойный пьяница Василий Кожемякин, долбился в дверь. Я открыл
замок, выглянул наружу. Полная луна осветила сразу несколько фигур.
Худого, небритого мужичка лет сорока в майке-алкоголичке и трех
мужчин самого серьезного вида. В черных кожаных плащах, коротко
стриженных.
- Кто это с тобой?
- Из Москвы приехали к тебе,
Петрович. Из самой столицы! – Васька искательно оглянулся на
«кожаных».
Дальше по переулку я и правда
увидел квадратный иностранный внедорожник. Внутри все заледенело,
сердце застучало дробью. Я попытался резко закрыть дверь, но какое
там. Один из мужчин подскочил, вставив ногу в проем, двое других
просто вдавили меня своими телами в сени, а потом в гостиную. В
руках у них появились вороненые пистолеты. Следом зашел
Кожемякин.
- Вот, Артур Николаевич, я же
говорил! – Василий шмыгнул к книжному шкафу, широко раскрыл дверцы.
Ткнул пальцы в исторические книги, карты, картины Праотца. К шкафу
подошел один из «кожаных» - мужчина с проседью на висках, сломанным
носом и пронзительными, голубыми глазами.
- Василий! Побойся бога! Я же
тебя на руках нянчил – я сделал шаг к столу, уперся рукой в
столешницу. Другой рукой стал незаметно нащупывать столовый нож,
которым резал вечером хлеб к ужину. Хорошо, что не
прибрал.
- Нет, никакого бога Петрович!
– Василий подал голубоглазому карту бунта с рукописными отметками.
Их делал еще мой отец – Один бесконечный
матерьялизм.
- Что вам надо? – я
обратился к мужчинам, ворвавшимся в дом – У меня нечего красть.
Денег тоже нет.
