Услышав скрип открываемой калитки, пес Хунхуз, проснулся и несмело зафыркал – так, чтоб услышала хозяйка, но не соседи. Когда в последний августовский день в поселок вошли немцы, они сразу же стали расселяться по домам, притесняя, а то и просто выгоняя за порог их законных хозяев. Особо бдительных собак, справедливо защищавших родные дома от незваных гостей, диковинно одетых и громко рычащих на неслыханном прежде языке, просто пристреливали. Хунхуз будто узнал об этом по своим собачьим каналам информации путем ночного перелаивания с остальными деревенскими псами, и потому старался вести себя как можно менее заметно, дабы не стать следующим. Хунхуз, прозванный так мужем Ольги, Сергеем, поначалу полностью оправдывал свою кличку и вел себя как свирепый азиатский бандит – бросался на всех, кроме Никоновых и еще пары соседей. А сейчас в доме жили четыре немца – старый, потрепанный жизнью в бесконечных немецких войнах унтер, толстый весельчак ефрейтор и два молодых рядовых. Хунхуз не проявлял к ним агрессии, но и старался на глаза лишний раз не попадаться, хотя был не против немецкой тушенки, которой они с ним иногда делились. И как сказал бы начальник гражданской вспомогательной полиции Мезенцев, если бы обладал чувством юмора, «пес склонил свою ушастую мохнатую голову перед превосходящей германского нацией». Однако Мезенцев шутить не умел, что может и к лучшему, ибо один дьявол знает, чтобы бы пришло в голову этому изуверу, дорвавшемуся до власти, если бы он подходил к своему грязному делу с юмором. Но сейчас во двор Никоновых вошли не немцы, а приковыляла запыхавшаяся соседка бабка Настасья.
– Ольга! – закричала она с ходу, – Мотьку опять схватили, тащи документ скорее, не то они его к евреям в барак сунут, там у них холод, и еду не дают приносить, бесы.
Ольга, красивая стройная девушка с длинной темно-русой косой, 26 лет отроду, выскочила из дома, держа в руках недошитую детскую рубашку. Быстро поняв в чем дело, ибо проблемы с немцами у ее брата Матвея были не впервые, она быстро зашла обратно в дом, открыла ключом, лежащим за карнизом, старый буфет, достала пачку документов, и, не разбирая их, вышла на улицу.
– Куда?! – спросила она на ходу соседку.
– На ферме взяли, в комендатуру ведут, мать с ним пошла, говорит дурням, что он не еврей никакой, а они уперлись, бесы. Вот мне наказала тебе передать, чтоб ты документы принесла, говорит ты знаешь, какие нужно – ответила бабка Лизавета.
