Пролог: «Городок, где рождаются мечты
На краю земли, там, где степь цепляется за горизонт, а небо кажется ближе, чем крыши домов, стоял маленький городок. Не город – городок, с ударением на последний слог, будто сама жизнь здесь замедлилась, споткнувшись о рытвины на грунтовых дорогах. Дома, словно старые псы, свернулись калачиками вдоль единственной улицы: покосившиеся заборы, облупившаяся краска, ставни, скрипящие на ветру. Даже название его стерлось с карт – когда-то здесь добывали уголь, но шахты закрылись, оставив после себя лишь черные провалы в земле да фамильные альбомы с фотографиями мужчин в заляпанных угольной пылью касках.
Но если присмотреться, городок был прекрасен. Весной его окутывало облако цветущего шиповника, летом степь звенела от стрекоз, а зимой снег ложился так, что даже ржавые трубы котельных казались частью хрустальной сказки. Здесь знали цену хлебу, выпеченному в печах, и слову, данному соседу. Здесь верили, что Бог видит даже те молитвы, что шепчутся в подушку.
И здесь, под треснувшим подоконником дома №14 по улице Шахтерской Славы, жил мяч. Не фирменный кожаный снаряд с золотым тиснением, а комок тряпья, обмотанный изолентой и веревкой, с выцветшей нашивкой от отцовской робы – единственное, что осталось у Антона от папы. Каждое утро, едва солнце касалось кончика трубы на крыше школы, мальчик выскальзывал из дома, прижимая мяч к груди, будто боялся, что его отнимет ветер.
Он бежал на пустырь – бывшее футбольное поле, где теперь росли лопухи выше человеческого роста. Следы от бутс давно затянула пыль, ворота покосились, сетка превратилась в паутину, но для Антона это был священный храм. Здесь он разговаривал с отцом.
– Видишь, пап? – шептал он, вкручивая мяч в воображаемые «девятки». – Сегодня получилось пять подряд!
Ответом ему был лишь свист ветра в степи, да гул в груди, похожий на далекий грозовой гром. Антон не знал тогда, что это первые звоночки астмы – он просто дышал глубже, заставляя легкие подчиняться.
Иногда, когда ветер гнал по небу рваные облака, ему чудилось, что за ржавыми воротами вырастает силуэт огромного стадиона. Трибуны, залитые светом прожекторов, рев толпы, зелень газона, от которой слепит глаза… Он закрывал веки и видел это так ясно, что даже щеки начинали гореть. Потом открывал – и снова перед ним был пустырь, крапива да воробьи, купающиеся в пыли.
