Деревня Зеленово жила своей размеренной, будничной жизнью. Солнце клонилось к закату, но ещё не скрылось за лесом – последние лучи ласкали крыши домов, словно нехотя прощались с этим местом. Воздух был густым от запаха свежескошенной травы, старого дерева и дыма из печных труб. Где-то на дворах кудахтали куры, блеяли козы, собака облаивала прохожего, а вдалеке, над полем, кружил одинокий коршун.
Андрей ехал на попутном тракторе, в кабине которого было тесно, пыльно, но вполне привычно и сносно для людей тяжелого ручного труда. За рулём сидел Игнат – высокий, худощавый мужик лет тридцати, с вечной сигаретой в уголке рта и смехом, который звучал слишком легко для такой жизни. Игнат не из тех, кто жалуется. Он всегда весел, даже излишне. Даже сейчас. Трактор трясло так, что зубы стучали, но это было лучше, чем идти пешком после тяжёлой смены.
– Представляешь, Андрюха, – орал Игнат сквозь рёв двигателя, – прихожу я к Оксане, а она говорит: «Или она, или я!» Я, блин, спрашиваю: «Как это она?» А она: « Водка твоя! Или ты перестаешь пить, или я ухожу». Я говорю: «Ну тогда я выбираю тебя!» Ха-ха-ха! Я то уж подумал она про Нинку чего узнала или ещё про кого!
Андрей слабо улыбнулся, хотя мысли были где-то далеко.
– Ну ты даёшь, Игнат, – сказал он, больше ради приличия.
– Да я сам в шоке, честно! Пить говорит бросай. Ха-ха! – Игнат хлопнул себя по колену и заржал, как лошадь.
Андрей смотрел вдаль, на дорогу, которая медленно распадалась на две – одна вела к центру деревни, другая – к окраине, где жил он. Он терпеливо ждал этой развилки, потому что хотел одного – остаться один.
Когда трактор замедлил ход, Андрей поблагодарил Игната, соскочил на землю и махнул рукой на прощание. Тот ещё что-то крикнул ему вслед, но Андрей уже не слушал. Только когда Игнат уехал, только когда грохот двигателя исчез вдали, он глубоко вздохнул и почувствовал облегчение. Больше не нужно улыбаться. Больше не нужно быть добрым, весёлым, нормальным. Теперь можно просто идти. Идти и слушать сумерки. Молча. Как хочется на самом деле.
По пути домой деревня казалась почти счастливой. Из открытых окон вырывались звуки радио, кто-то крутил пластинку, и из одной кабины старого "Запорожца" доносилась мелодия гармони. Дети бегали по улице, играли в догонялки, кричали, смеялись, пока матери звали их ужинать. Где-то лаяла собака, а со стороны реки тянуло сыростью и холодом.
