Над Омском третьим днём властвовала холодная, тяжёлая пелена мокрого снега, густо перемешанного с дождем. Город был погребён под серой сетью тумана, тонкой пленкой оседавшей на улицах и домах. В театре, построенном ещё до революции, шёл напряжённый финал репетиции пьесы, приуроченной к грядущей новогодней премьере.
В просторной гостиной стояла актриса Ольга Павлова, задумчиво смотрящая в окно. Тонкая, изящная, с мягкими чертами лица она этими зимними вечерами излучала необыкновенную прелесть и очарование. Её темно-русые волосы свободно спадали на плечи, чуть тронутые лёгкой волной, что идеально сочеталось с аккуратной челкой, придающей облику особую изысканность. Оливковые глаза сияли глубоким внутренним светом, но сейчас в них читалась легкая грусть и тревожная задумчивость.
За окном тяжело падал снег. Рядом молча курил сигарету актер Владимир Петрович Павлов, нервно поглядывающий на нее.
– Ну вот скажи честно, Володенька… Как думаешь, получится у меня? Я ведь опять плоховато играла…
Павлов пожал плечами, потушил окурок в пепельнице и рассеянно ответил:
– Да какая разница! Все равно никто ничего не поймет… Ты хорошо играешь, вполне прилично!
Она обернулась, смотрела на него своими большими грустными глазами, потом тихо сказала:
– А знаешь, почему плохо получается? Потому что душа моя неспокойна, сердце мое болит…
Павлов резко вскочил с кресла, закричал громко и раздраженно:
– Ах, Господи! Опять начнешь говорить про любовь, страдания… Давай-ка лучше выпьем чаю горячего да поговорим спокойно!
Ольга тяжело вздохнула, покачала головой и ушла в соседнюю комнату. Павлов остался стоять посреди комнаты, опустив голову и глядя в пол.
Через полчаса она снова появилась, держа чашечку чая в руках. Лицо ее покраснело, дыхание участилось. Глаза смотрели испуганно и растерянно.
