* * *
– Гляди, Молли, «Даунтлесс»! «Даунтлесс» пошёл!
– Ничего подобного, – фыркнула Молли. – «Даунтлесс» с одним
орудием, носовым. Это «Дэринг». Пушку на корме видишь?
Двенадцатифунтовка. Недавно только поставили.
– Всё-то ты знаешь, – обиженно прогундел рыжий мальчишка с
оттопыренными ушами. Он и Молли сидели на карнизе высоко
поднимавшегося над гаванью старого маяка. Маяк уже не работал –
вместо него построили новый, вынесенный далеко в море.
– Разуй глаза, Сэмми, – отрезала Молли, – и ты всё знать будешь.
«Даунтлесс», «Дэринг» и «Дефенсив» – три систершипа[1]. Только что
пришли с Севера. С канонеркой «Уорриор».
– Эх, хоть одним бы глазком увидеть, – вздохнул Сэмми, – как они
там, за хребтом, по берегу бьют…
Да. Хребет Карн Дред был северной границей Империи. За ним
тянулись бескрайние леса, как далеко – не сказал бы ни один
имперский географ. Когда-то давно страна, где жила Молли, была
островом. Бриатаннией. Но потом – потом случился Катаклизм. Тоже
очень, очень давно. И остров сделался полуостровом. Пролегли
дальние дороги, зазмеились реки, озёра раскрыли внимательные
глаза.

И туда, за острые пики Карн Дреда, пришли невиданные раньше тут
жители. Жители с непроизносимым именем Rooskies.
Молли вздохнула, поглубже натянула настоящий машинистский шлем.
Его ей подарил папа, а ему он достался от механика, которому папа
спас ногу, пробитую круглой пулей из додревнего мушкета этих самых
Rooskies.
Порыв ветра швырнул в лицо жёсткую снежную крупу пополам с
угольной гарью; рыжий Сэмми чихнул, Молли закашлялась, заморгала,
поспешно опуская на глаза здоровенные очки-консервы. Очки тоже
подарил папа. Такими пользуются путевые обходчики на самых глухих
ветках, подходящих к отдалённым карьерам и лесопилкам.
Сэмми глядел на подругу с неприкрытой завистью. Конечно, на
Молли тёплая кожаная курточка на меху, исполосованная
застёжками-«молниями», штаны из «чёртовой кожи» на тёплой подкладке
со множеством карманов, высокие ботинки с пряжками. В школе
приходилось носить форму, но в прогулках по городу мама Молли пока
что не ограничивала. Особенно сейчас, гнилой зимою.
Сам же Сэмми дрожал в худом и явно тонковатом пальто, истёртом
на локтях почти до дыр. Ботинки тоже вот-вот запросят каши, а
клетчатые брюки испещрены заплатами.
Сэмми жил «за рельсами» – за Геаршифт-стрит, где пролегала
эстакада, больше всего напоминавшая ржавый хребет неведомого зверя;
по эстакаде к порту, заводам и вокзалу ходил скоростной паровик. На
Геаршифт кончался «приличный», как говорила мама, район и
начинались кварталы «неудачников», как говорил папа. «Впрочем, –
добавлял он неизменно, – лечить их всё равно надо. Таков долг
врача, не забывай об этом, Молли, дорогая».