После
контрастного душа я вынимаю из чемодана домашнюю одежду, переодеваюсь в шорты,
майку и спешу к Ангелине Геннадьевне. Дверь в конце коридора распахивается, и
мне навстречу выплывает длинная фигура в узких джинсах, свободной футболке и
«найках» из лимитированной коллекции. Вся одежда черного цвета. Его любимый цвет.
Мы
одновременно замираем, уставившись друг на друга. Я будто стою посреди минного
поля. Не то чтобы неосторожный шаг, а даже вздох способен привести к
воспламенению всего и вся в радиусе нескольких метров. Поэтому я перестаю
дышать. Перехожу в фазу тотального оцепенения. Притаиваюсь. Жду. Антон не
шевелится. Интересно, он тоже боится, что рванет?
К черту.
Чему быть,
того не миновать.
― Привет, ―
робко выговариваю я.
Медленно
втягиваю через ноздри сухой, раскаленный воздух в тревожном ожидании его
реакции. По телу прокатывается волна лихорадочного жара, запуская необратимый
механизм тремора конечностей. Я поджимаю пальцы на ногах, завожу руки за спину,
чтобы скрыть от неподвижного взора Антона предательскую тряску. Ему, кажется,
нравится изображать статую.
Телефон в руке
сына Аркадия Валерьевича разрывается от серии коротких звуковых уведомлений, но
он недосягаем для внешних раздражителей. О-окей. Это уже слегка настораживает.
Я же не приведение, в конце концов.
― Ладно, ―
выдыхаю я и делаю неуклюжий шаг вперед.
Вот и
поговорили.
― Зачем ты
вернулась? ― Антон разрывает в клочья тишину низким голосом со звенящей в ней
пассивной агрессией.
Я выдавливаю
напряженную усмешку, больше не решаясь взглянуть на него.
― Здесь мой
дом.
― Этот дом
никогда не был твоим и не будет, ― орошает недружелюбным напоминанием.
Узнаю старого
«доброго» Антона Куркова.
Я нервно
тереблю пальцами ткань шортиков, сражаясь с желанием развернуться, забежать в
свою комнату и закрыть дверь на замок, чтобы оградиться от высококонцентрированного
негатива, исходящего от мрачной личности напротив.
Нетушки. В
этот раз я лишу его удовольствия, вызываемого превосходством надо мной.
Его любимым
лакомством были мои расшатанные нервы, а любимым развлечением ― доводить меня
до крайностей и истерик, не обходившихся без морей слез. Я терпела
необоснованную ненависть годами, смаковала насмешки, проглатывала обиду, не в
состоянии дать отпор.