– Пусти! – заскулил ловчий, пытаясь
левой рукой нащупать нож на поясе. – Лживая тварь! – другая,
прижатая к боку, мешала. А отнимешь, перекусит напополам, чего с
наскока не позволил плотный мех толстой шубы. Сцепив зубы от боли,
дёрнулся изо всех сил и высвободился, оставив в пасти мокрый
обрывок. Несколько раз пырнул лезвием в расплывающуюся пустоту.
Куда он делся? Почему не нападает? Из
дыры в рукаве сыпались алые дымящиеся бусины, со звоном ударяясь о
мёрзлую землю. Или это в висках стучит? Взор заволокло чернотой,
как будто зрачки зверя расширились, заслонив всё вокруг. Оборотень?
Где-то прежде видел эти бездонные глаза, полные печали и ненависти.
Того уже не было рядом, а они продолжали затягивать, куда не
хотелось. За что? Много грехов содеял, но неужели существуют такие,
чтобы вот так оказаться там?!.
*****
Не оставляло ощущение, размеренное
течение жизни нарушилось. Всё как-то разладилось. Недовольный
пастух жаловался, что в который раз расплачивается за доброту.
Девчонка учудила в замке, нагрубив самой хозяйке, и теперь
бездельничает, дожидаясь наказания. А ему приходится делать за неё
работу не по силам старику. Сегодня попытались напасть на стадо.
Еле с Вулканом на пару успели отогнать скотину от леса и так
голодную загнали в стойла. На следующий раз этот номер может не
пройти, а получить батогов вслед за дерзкой пастушкой ему не
улыбается.
Учитель тоже злился на Маю. И дёрнуло
её в замок, вместо того чтобы, сохраняя гордость, дожидаться дома.
А теперь напросилась! И сам хорош, подстегнул заявиться туда,
рассуждая, что, мол, её любезный просто загостился.
Шли дни, а Мартин не объявлялся. Даже
слуги подключились к поискам, пока не давшим результата. В городе,
судя по опросам привратников и прочих наблюдательных граждан, он не
показывался. Хотя, при желании, затеряться в толпе там было
несложно. Бегство крепостного считалось серьёзным проступком. При
прежнем хозяине такого, поймав, точно пустили б тренировать хватку
волкодавам. Но нынешняя, хотелось надеяться, этого проделывать не
собиралась. Правда, сердилась на беглеца больше, чем на томящуюся в
башне его горе-невесту. Покуда женишок не отыщется, и её не спешила
выпускать.
Госпожа до конца не определилась –
остаётся ли в силе обещание проучить розгами нахалку. Вряд ли
дюжина горячих окажется для бывшей воровки серьёзным испытанием. А
состязаться в искусстве причинять боль с городским палачом – мало
вдохновляющее занятие. Не поступить ли так? Вывести её как бы для
экзекуции, пожурить, да и помиловать. Иногда вовремя дарованное
прощение учит послушанию сильнее кнута. Но заранее ей, конечно, не
скажет, пусть трепещет в ожидании обещанной кары. Этими
соображениями она поделилась с господином учителем, когда тот
принялся с пеной у рта разглагольствовать о недопустимости телесных
наказаний, особенно к женщинам и детям. Ещё один выискался,
желающий мироустройство с ног на голову перевернуть! Узнав о её
плане Фридрих подумал, что обман в деле воспитания не многим лучше
побоев, но вслух высказывать мысль, естественно, не стал.