– И второй мне не интересен!
Предъявите третьего, кто с ними был. Тогда и вернёмся к
переговорам.
– В то время как вас просят о ничего
не стоящей мелочи, – взмолился собеседник, – требуете невозможного.
У нас нет ни его имени, ни надёжных примет. Что предъявим? Чем
докажем? Даже не знаем – кто он, и зачем ваш дядя затребовал его к
себе. Вы, подозреваю, тоже…
– Испробуйте ваш хвалёный «арсенал…»
для пользы дела, а не чтоб запуганная сирота себя оговорила.
Показалось, выслушав совет, судья
побледнел. Неужели догадывается – о ком речь? Наверняка поставлен в
известность о странном пришельце, имеющем отношение к Ордену. А то
и познакомиться успел…
– Вынужден напомнить, – попытался
гость вернуть лицу каменное выражение, – мы не в праве прибегать к
крайним мерам, не имея улик, убедительных свидетельств. Да и сами…
Уверены, что хотите?.. Вдруг эта тайна из тех, которые не следует
вытаскивать на свет?
– Намереваетесь вытащить её без меня?
По-вашему, девчонке что-то известно? Или наоборот, навеки заткнуть
ей рот, кабы чего не всплыло?.. Повторю, всё, что она знала –
сказала мне. И потому у меня нет никаких оснований перепоручать её
вам, пока не узнаю больше.
– Что меня всегда удивляло в женщинах
– так это неспособность прислушаться. Если врач предупреждает о
болезни, когда пациент ещё не корчится в предсмертных муках – не
значит, он ему врёт! – в судейском голосе заскрежетал металл,
видимо, доселе тщательно скрываемый в засаде. – Недалёкие крестьяне
осознали!.. А вы не желаете! Что должно вас убедить?! Боюсь, оно
произойдёт! Не выкорчеванное зло привлекает большее! И праздное
любопытство здесь неуместно! Недаром те, кто в таких вопросах более
осведомлён, выказали озабоченность: колдунья неспроста долго
таилась. Она поджидает могущественного союзника. И что теперь
обнаружила себя – либо убитый мальчишка, допущенный ею слишком
близко и узнавший нечто, стал опасен; либо, напротив, осмелела,
поскольку её покровитель совсем рядом. Если уже не здесь! Уберегут
от него ваши хвалёные стены? Сомневаюсь!
– Я изложила условия, – как можно
спокойнее сказала дама, ощущая внутреннее торжество, что заставила
дрогнуть самообладание человека, для всех являвшего образец
непоколебимости.
– Тогда разрешите откланяться.
Спасибо за угощение, – бросил судья, резко поднялся и спустился во
двор, не оглядываясь, поспевают ли за ним. – Снимайте оцепление, –
крикнул он солдатам, нырнув под поднимающейся решёткой. – Едем! Мне
объяснили, в нашей помощи тут не нуждаются. Но мы всё равно готовы
оказать её по первой же просьбе! – всё-таки обернулся он к
провожающей, вскакивая в седло.