Однако предчувствие, что гардианцы что-то задумывают, не отпускало Странника. Паучьи люди были известны своим коварством и бесчестной игрой. Что говорить, если для них нарушение клятв не являлось преступление. Как гласит гардианская присказка: «каждый человек – хозяин своего слова: захотел – дал, захотел – забрал». И вдруг Старый Лис проявил щедрость: честный передел земли в пользу володарства, которое он мечтал захватить.
— Не похоже это на Молоха, — задумчиво сказал тогда Странник Ольху. Западный ксенич прибыл в Шумор через неделю после подписания договора. — Не похоже. Кабы они чего не затевали.
Ольх лишь покачал головой в ответ. Это был высокий закалённый в боях человек, в пепельных волосах которого уже проглядывала седина – предвестница приближающейся старости. В нём удивительным образом уживались и буйный нрав, и благоразумие. Он мог трезво оценить ситуацию. Но если впадал в ярость, никого не жалел. Не приведи Боги-Прародители попасться ему под горячую руку. Ходили слухи, будто некогда южный ксенич Ранор осмелился похитить жену Ольха, Малушу, позарившись на её красоту. А тот впал в такой гнев, что едва не спалил все южные наделы Ранора в отместку.
Спас ситуацию володарь Араканы Грознослав. Он не мог допустить, чтобы его ксеничи поубивали друг друга. Тем не менее Ранор был наказан – были сожжены четыре его деревни, разрушен один из городов, да ещё пришлось ему уплатить сто мер золота. Ольх же получил обратно свою жену и отеческое напутствие от Грознослава: дескать, бабы бабами, но нельзя из-за них внутри володарства бесчинства устраивать, иначе так без родной земли можно остаться.
В мраморном зале, где разъездной советник принимал почётных гостей, пахло миртом и апельсинами, коптили масляные лампы, а со двора доносилось тихое журчание фонтанчика. Мелодично пели ночные птицы и изредка слышались громкие крики потревоженного павлина.
Западный ксенич сидел напротив Странника на клине и пальцами перебирал свою окладистую бороду. Желтоватые отблески ламп освещали его задумчивое усталое лицо. Привыкший к скамьям и ксеническому трону, он чувствовал себя неудобно на чужеземном ложе. Традиция шуморцев вести переговоры полулёжа казалась ему дикой.
— Н-да… Подозрительно это, — наконец промолвил он, хмуро взирая на разъездного советника. — Однако ж Молох сдержал своё слово...