Они прошли пару кварталов, прежде чем свернули в безлюдный переулок. Наконец купец остановился и резко развернулся. В неясном полумраке вечерней улицы синие глаза старика казалось светились недобрым и осуждающий огнём.
— Ну и? И как тебя зовут, бестолочь окаянная?
Насупившись, мальчик молчал. Он не пытался бежать, но и разговаривать с незнакомцем не собирался.
— Уж соизволь, господин, хоть слово молвить. Али совсем немой?
Воришка ещё больше набычился и посмотрел исподлобья на него. Старик тяжело выдохнул:
— От же, проказа коня ксенского! Так, али говори, как тебя зовут, али я тебя не стану кормить.
И снова тишина.
— Ну и шишимора с тобой. Ходи голодный, — он отпустил его и повернулся, чтобы уйти, как вдруг услышал надутое детское:
— Птах. Меня зовут Птах. Или Птаха.
Старик остановился и смерил мальчугана строгим взглядом. Когда же заговорил, голос его звучал теплее:
— Значит, тебя зовут Птаха, верно?
— Верно, — так же набычившись, ответил малец.
— Есть хочешь, Птаха?
— Хочу.
— Пойдёшь со мной?
Птаха недоверчиво смотрел на купца, словно обдумывая идти или нет. Но голод взял своё.
— Пойду. Но ежели чего, я кричать буду! — предупредил он.
Старик пожал плечами.
— Да не боись, малец. Ежели надобно было, отдал бы тебя стражнику.
Воришка постоял, нерешительно переминаясь с ноги на ногу, и, видно, решился.
— Спасибо, матушка, что не отдали меня ратнику… Они в темнице страшные вещи делают.
— Какая я тебе матушка! Я купец из Вышняков! — возмутился старик. — Али от испугу совсем головой повредился?!
— Это вы для ратников купец из Вышняков. А я-то вижу, что вы женщина под мороком.
Купец стоял, словно громом поражённый. Он с подозрением смотрел на мальчугана.
— Любопытно, — наконец протянул он, почесав подбородок. — А ну-ка, пойдём со мной, друг мой ситный. Ты мне всё расскажешь, как это у тебя выходит видеть меня. А я, так уж и быть, накормлю тебя, одену и поспать дам под крышей, а не на улице. Хорошо?
— Хорошо.
Великая ночь Уруш-Мая сулила хорошую прибыль владельцам питейных заведений и постоялых дворов. Разгулявшийся народ после празднеств на площади устремился в находящиеся поблизости таверны и корчмы. Яркие огни привлекали как завсегдатаев, так и гостей города. Грубый гогот смешивался с громкими пьяными сплетнями и песнями скабрезного содержания. Приличный люд превратился в сброд.