В меня целится ещё один гад. Выстрел звучит на секунду позже,
чем я успеваю упасть на колено, но это мгновение спасает мне жизнь.
И тут же фриц падает, отброшенный ударившей сзади очередью.
Всё. Враги кончились. Уцелевшие бойцы, разгорячённые жаркой
схваткой, тяжело дышат и, по всему видать, ещё охвачены горячкой
боя.
– Оружие собрать! Раненым оказать помощь!
Вот я уже и не взводный, и даже уже не отделённый. Дела…
Подняв пистолет-пулемёт почившего фельдфебеля, осторожно
высовываюсь в проулок. Первое, что цепляет взгляд, – это чёрный
провал в канале орудийного ствола, направленного в мою сторону. В
очередной раз по коже начинают бегать огромные, размером с
порядочную крысу, мурашки. Но через секунду я понимаю, что пушка-то
родная, стрелявшая до того сорокапятка. И горстка укрывшихся за ней
бойцов одета в до боли знакомую, защитного зелёного цвета
форму.
Свои!
Ночь с 7-го на 8-е декабря 1941 года.
Засосенская часть города. Временное расположение 326
артиллерийского полка.
Сержант Нестеров Андрей, командир расчёта 45-мм
противотанкового орудия.
Ещё один пережитый день войны… В бою об этом не думаешь, но
пройдя очередную схватку, начинаешь понимать, насколько сильно на
самом деле тебе хочется жить, на сколько сильно сегодня тебе было
страшно.
Расчёту крупно повезло: несмотря на жестокую схватку, только
один погибший. Раненые – да, в том числе тяжело. Может, и умрут, но
тут уж как карта ляжет.
Или как Господь решит. Точнее, именно КАК Господь решит, и
никак иначе…
…Момент, когда начинаешь обращаться к Богу с мысленными
призывами и мольбами, наступает как-то неуловимо. Вот ты
внимательно слушаешь речь батальонного комиссара, с жаром
поддерживаешь его, с презрением думаешь о черноризцах, продавшихся
Гитлеру. Вот с гоготом слушаешь сальные анекдоты о попах и
попадьях, рассказываемые бойцами постарше.
А потом начинается первый воздушный налёт. Мир вокруг
заполняется диким воем «лаптёжников» и жутким грохотом разрывов, ты
судорожно пытаешься вжаться в стенку окопчика или ячейки и думаешь
каждый раз: «Моя». Отсроченное ожидание гибели, когда ты
ровно ничего не можешь сделать, когда смерть буквально ходит рядом
и забирает жизни тех, с кем ты только вчера ещё разговаривал и
травил анекдоты, – наверное, это самое страшное на войне. Когда на
тебя прут танки или пехота, ты стреляешь в ответ, ты сражаешься. Но
под бомбёжкой, или артподготовкой, или миномётным обстрелом –
неважно – ты ничего не можешь поделать. Только ждёшь свою
смерть.