Ты склоняешься к панораме, твои руки дрожат: этот выстрел
решающий. Попадёшь, и можно ещё побороться, промажешь, и немец
накроет расчёт следующим же осколочным.
Секунды вновь растягиваются в вечность, в груди бухает так, что
отдаёт в ушах, а руки становятся какими-то непослушными, ватными.
Снаряд уже в канале ствола, но ты всё никак не решаешься
выстрелить… «Тройка» резко тормозит.
Короткая.
– Господи, ПОМОГИ!
Выстрел!
Бронебойная болванка прошивает башню панцера рядом с торчащим из
неё стволом пушки. Немец также успевает выстрелить, но смертельный
для нас осколочный снаряд бьёт с недолётом: танк ощутимо тряхнуло в
момент нашего попадания, что, естественно, сбило прицел. Секунду
спустя в «тройке» детонирует боеукладка. Страшный по силе взрыв
срывает башню с погон, не оставляя никому в экипаже хоть крохотного
шанса выжить.
Пока мы возимся со своим панцером, оставшиеся два танка добивают
второй расчёт. Я только и успел вытащить панораму и отбежать вместе
со всеми, прежде чем практически прямым попаданием накрыло моё
орудие.
…Уже после, на переформировке, я задумался: сыграло ли свою роль
то, что я взмолился Ему о помощи? В голове стучало: «Что за
бредни!» А где-то внутри зрела уверенность: «Да, это Господь мне
помог. И тогда, во время бомбёжек, помогал. И ещё много-много раз
помогал, когда я Его просил (пускай в детстве) или моя бабушка
(знаю точно, она истово молится о нас с братом)».
Когда отпускает, смеёшься над собой, над собственным
мракобесием. Думаешь даже поделиться этим… Только с кем? С
комиссаром, чьи кишки размотало по ячейке прямым попаданием мины? С
остряками, чьи тела намотаны на гусеницы мстительными экипажами
«троек»?
– Господи, прости!
Ты просишь прощения у Бога, потому что на секунду начинаешь
верить. Верить, что Он есть, что к Нему можно и нужно обращаться,
что на твои поступки смотрят с Небес, и каждому из них даётся
честная оценка. Тут же становится очень страшно оттого, что ты
посмел ругать Его и смеяться над Ним.
Но минуту спустя в груди рождается волна гнева. А где же был Он,
когда немцы обрушились всей своей мощью на спящие города? Где был
Он, когда экипажи панцеров наматывали на гусеницы крошечных детей,
рыдающих над трупами родителей? Когда с воздуха расстреливали
колонны беженцев и санитарные поезда? Чем заслужили ТАКОЕ дети, чем
заслужили ТАКОЕ все мы?!