…Возвращались в сумерках вдвоём; я помогал идти потрясённой
девушке, укрыв её своим пиджаком. Олю трясло крупной дрожью, она не
могла вымолвить не слова. Когда пришли, Иван чуть ли не бросился на
меня, поначалу подумав, что это я его дочь изнасиловать пытался (и
изнасиловал). Но вовремя увидел мою порезанную, ещё кровоточащую
руку и всё понял.
Несколько дней мы не разговаривали. Олины родители старались не
возвращаться к случившемуся, девушка вообще не показывалась из-за
своего угла. Да и я решил дома пересидеть, благо постоянной работы
не было. Боялся, что воры могут сопоставить гибель одного из своих
с моими порезами. К тому же я наверняка не знал, как поступит
девушка: мало ли, у них всё по любви было, да она в последний
момент упёрлась? Я же его на её глазах придушил, вдруг она теперь
меня ментам сдаст!?
Матушку я на всякий пожарный к родне в деревню отправил и, как
оказалось, сделал правильно. Правда, не из-за опасений…
Оля пришла ко мне сама. И первым, что я почувствовал, был
горячий, требовательный поцелуй девушки. Ощутив же жар гибкого,
стройного девичьего тела, я мигом потерял голову… Молодость взяла
своё.
За одну ночь мы стали с ней мужем и женой, а в конце недели
расписались. Практически сразу я уговорил Ольгу венчаться – многие
храмы и церкви ещё действовали.
…Но гонения на церковь в 20-е только набирали обороты.
Большевики закрывали храмы, арестовывали священников, монахов,
прихожан; посещать службы стало просто опасно. Правда, некоторые
верующие набирались смелости просить открыть приходы, и иногда эти
просьбы даже удовлетворялись! Но в таком случае власти присылали
священников-обновленцев, из числа тех, кто принял и восхвалял
советскую власть со всем её террором, тех, кто нападал на
Патриарха. Конечно, верующие не желали себе таких пастырей.
Некоторые мужчины из числа прихожан глухо роптали, но никаких
активных действий никто не принимал – не было смысла. Гражданская
проиграна, а любое выступление против гонений лишь обернулось бы
очередной кровью; кроме того, большевики получили бы официальный
повод ещё сильнее ужесточить преследования. Да и самыми громкими и
яростными возмущающимися были, как правило, провокаторы.
…Постепенно я стал всё реже посещать службы. Большие праздники
вроде Троицы, Рождества и Пасхи собирали многих прихожан, тогда
идти на литургию было относительно безопасно. В остальные же дни
число посетителей храмов было незначительным, их знали
наперечёт.