Я улыбалась, натянув на уста милейшую улыбку.
Говорила, какие все молодцы и как всё чудесно. Раздавала медали с
символом единения, выпускала маленькие кольца ариуса над головами
сегодняшних победителей – идея Винелии. Символ благости и чести. Я
держалась даже с Калистой, с которой удалось перемолвиться парой
слов. И с Амалией, которая не знала, что стала сиротой. Держалась с
Винелией, с Фредериком, который гордился моей выдержкой, будто я
его родная дочь. Держалась изо всех сил, чтобы никто не услышал
крика и не увидел моей боли.
А в голове сплошные цифры. Я считала шаги. Каждый шаг
приближал к концу этого бесконечного дня. Маленькие шажочки –
нельзя быстрее, иначе сорвусь на бег и с позором покину королевское
празднество третьего дня равноденствия. О, святая Клэрия, это всего
лишь третий день, а такое чувство, что прошёл месяц с момента,
когда в последний раз чувствовала себя свободной и в
безопасности.
О, как мне ненавистен смех и фиглярство! Как
невыносимо видеть распроклятого оперного певца из рода Лицких,
который так расстаралась, соловьём заливаясь на сцене. Я еле
терпела танцы, отклоняя все до единого приглашения и делая вид, что
не могу танцевать, хотя и обещала Винелии станцевать хотя бы во
время открытия. Нет, если кто тронет, – закричу до срыва связок!
Оставьте в покое! Хватит и того, что я сижу здесь среди вас в белом
роскошном платье, а внутри сплошная липкая чернота отчаяния,
которая пожирает изнутри, не в силах с плачем выбраться
наружу.
А они танцуют, счастливые беззаботные дети. И Се́дов
так вдохновлённо кружится с Калистой. И Деян уверенно ведёт Винелию
в танце, рассказывая ей смешные истории, от которых девушка
заливисто хохочет. А рядом так свободно движутся Ниркес и совсем
молоденькая, раскрасневшаяся Амалия… Они танцуют, а я пью вино как
воду, игнорируя противоречивые взгляды официантов. Если не могу
горевать – дайте хотя бы напиться. Я уйду трезвой, никто ничего не
поймёт.
Во всём зале только один понимает, что я чувствую. Он
стоит у дальней колонны и неотрывно глядит на меня. Шаман видит
обрывы там, где прежде были нити серебра. Мне так хотелось сбежать
к нему, крича в лицо: «Ты ведь знал, что так будет?! Не мог не
знать, говоря то, что говорил вчера! Как мог не предупредить? Как
мог молчать, когда они ушли на смерть?! Я не прощу тебя, ведь ты не
мог не знать...»