Тяжесть сковала короля, и он, фыркнув дымом,
спустился вниз, спрыгивая человеком перед входом в академию.
Замерев на месте, дождался, когда к нему выйдет заместитель
ректора. В такой час дэр Свентр должен был спать, но как уснёшь,
зная, что поручил тебе король?! И он почувствовал приближение
чёрного дракона.
Сухой старик стоит на месте, молча наблюдая как
поднимается по ступеням Никлос. Он не двигается, ничего не говорит,
хотя вопросов сотня, но кто он такой, чтобы допрашивать
короля?..
– Ты не говорил с ним? – лаконично спрашивает Ник, а
Свентр поджимает губы. На короле нет рубашки, и мокрый от дождя
торс блестит в свете тусклых фонарей. Вопросов стало
больше.
– Нет, Ваше Величество. Я запер его там, где вы
приказали, скрыв от всех, отсекая комнату невидимым пологом. Я
покормил его, как вы просили, а свои уши заклеил воском, дабы ни
единого слова не дошло до моей души. Он не сопротивлялся, но
пытался поймать глазами мои глаза. И я не дал ему желаемого. Однако
он терпелив. И не оставит своих попыток.
– Ну ещё бы, – проворчал под нос король. – Благодарю,
дэр Свентр за верность и что не задаёте вопросов. Поверьте – эти
знания слишком опасны, чтобы быть озвучены. Придерживайтесь моих
инструкций и, если повезёт, скоро всё вернётся в норму.
– И дэр Томар Бай вновь станет моим начальником и
вашей правой рукой? – не удержался Свентр, а король усмехнулся,
неоднозначно качая головой. Этот сухой старик никогда не займёт
место Томара – нет в нём таких способностей, он лишь верный пёс, но
никак не хозяин для остальных колдунов.
Как же сильно Никлосу
хотелось вернуть Томара Бай… Ктуул выбрал наиболее удачное
вместилище. Кроме Агондария и эльфов, только глава магической
академии был способен рассказать, что из себя представляют
вечные.
Дав ещё несколько рекомендаций и настоятельно
посоветовав отослать куда-нибудь дочь Томара, Ник отпустил колдуна,
а сам пошёл внутрь к клетке, куда заточил старого бога.
Селеста
Задремать удалось только под утро. Пронзительный,
нервный, злобный сон не отпускал всю ночь, вползая в голову
вспышками яви. Не помня, как сбежала от них на балкон к ледяному
ветру и мелкому дождю. Сырость сначала обострила чувствительность,
сделав зоркой и напряжённой как птица, а после убаюкала, завернув в
тёплое одеяло. Погрузившись в чёрные воды безсновиденчества, я
бултыхалась в них остаток ночи и пару часов после рассвета, прежде
чем меня обнаружила изрядно взволнованная Калиста. Сестра была
единственной, кроме доктора, кому дозволили приходить с визитом к
«больной».