Если смерти, то — мгновенной,
Если раны — небольшой»…
И Лида вдруг подумала, что таким вот
голосом молятся.
Провожать гостей вышла в прихожую
одна только тетя Зина. Лида слышала, как Надя рыдает в кухне в
полный голос и допытывается:
— Ну ты мне скажи, все плохо, да? Раз
никто ничего толком не говорит, значит все совсем-совсем плохо!
— Не, ну какое плохо? — утешающе
твердил Ваня. — Кому полагается знать — те знают, когда будет нужно
— и вам скажут. А пока… ну видишь ведь, мы в городе и сниматься
отсюда не собираемся. Ну и о чем ты тогда плачешь, глупенькая?
Лида слышала. И не верила.
ГЛАВА 2
3 октября 1941 года, район станции
Оптуха
В школьные годы Ванька любил читать
про войну. И не какие-то там повести-романы, где бой умещается на
одной странице, зато балов всяких и барского трепа понатыкано, как
морковки на грядке, а серьезные книги, с картами, со схемами, со
стрелками, указывающими направление главного удара. И дядя Петя,
материн старший брат, случалось, рассказывал про германскую. Не
байки для ребятни травил, а укладывал слова неторопливо и весомо,
словно дорогу мостил. И всякий раз заключал:
— Война — эт не ваши сшибки на
палках, что вы из плетня у бабки Мани понавыдергали,
казаки-разбойники. Война — она навроде работы в горячем цеху.
Трудно, силы отнимает, да и случиться может всякое. А геройство… Ну
дык работу справил, ну, то есть, приказ выполнил, — герой.
Оттого и мнилось Ваньке, что на войне
всегда все понятно: есть командиры, которые точно знают, что нужно
делать, есть приказ, в руках оружие, впереди враг. Думалось в
детстве, казалось до вчерашнего вечера и верилось нынче ночью,
когда они, семь сотен чекистов и отслуживших срочную пограничников,
а вдобавок к ним канцеляристы разные, вместе именуемые ополчением
НКВД, получили в придачу к своим винтовкам скудное количество
гранат и изрядное — бутылок с зажигательной смесью и выдвинулись на
полуторках на Кромы. Уничтожать немецкий десант, как им было
сказано.
Поначалу Ванька пытался вообразить
себе, как все случится. На ум почему-то шли кадры из фильма про
Чапая — и больше ничего. А потом и вовсе мыслей не осталось: Ванька
задремал, но чувствовал и тряское покачивание грузовика, и озноб то
ли от волнения, то ли от ночного холода. Он и опомниться не успел,
как, вытолкнутый из машины бесцеремонной рукой, уже лежал в кювете,
а со всех сторон и вроде бы даже с неба трещало и грохотало. И он
тоже стрелял — и добро бы в белый свет, как в копеечку, а то ведь в
непроглядную ночную темень, тошнотворно воняющую металлом, бензином
и еще чем-то… черт знает чем!