— У вас чего, так не говорят?
— У нас и не так говорят. А этак вот
— нет.
— По кнубрям — по бездорожью то есть.
Они ж в обход тракта подались, так? А кроме того рельефа местности,
— погранец радостно оскалился, — что у них на картах обозначен,
есть еще сама местность, улавливаешь мысль?
— До Кривцово и Шумаково дорога
нормальная, — снова встрял Илюха. — А дальше, сдается мне, они
вдоль железки попрут. — Подымил с полминуты и закончил:
— Так что — сегодня.
«А мамка? А Надюшка?» — Ваньку снова
начало знобить, и он мысленно выругал себя — разнюниться еще не
хватало! И почему-то стыдно стало, что он в первый черед о своих
вспомнил, когда такое творится. Хотя наверняка и Илюха, и
Молдаванин в эту минуту о семьях подумали. Вовке-то проще, он
сам-один.
Что ж это за война такая? Где враг —
непонятно, сколько того врага — тоже, командовать никто не
торо…
— Мужики, кончай перекур,
выдвигаемся!
— Куда? — растерянно спросил Ванька.
Почему-то у Илюхи.
— На кудыкину гору, — с неожиданной
злостью осклабился Паровоз. — Домой, куда ж еще?
Грузились расторопно, но казалось —
жутко медленно. Вовка последним запрыгнул в кузов и с ходу
ошарашил:
— Вот тебе и по кнубрям! Знаете, где
гансы? В Кнубре заночевали. А от того Кнубря до Орла километров
двадцать. Вот и считай, в котором часу они по утреннему холодку в
гости прикатят.
— Почем знаешь? — вскинулся
Ванька.
— Ну так командир с комиссаром только
что оттуда. Насилу вырвались.
— Тебе что, докладывают?
— Зачем? Я ж разведчик.
«Трепло ты, а не разведчик!» — чуть
было не высказался в сердцах Ванька. Хорошо, вовремя язык прикусил.
В чем Вовка-то виноват? Да и командир с комиссаром, если подумать,
не дуриком в ночь помчали. Командир-то у них не абы кто — майор
погранвойск НКВД, кадровый…
— Вовка у нас все знает, — протянул
Паровоз, — да мало понимает. После таких гостей не соберешь
костей.
— А ты панику не поднимай! —
набычился пограничник.
— Да какая паника? — Илюха вздохнул с
видом умудренного жизнью человека. — На тебя железная дурища
попрет, в которой хорошо так за тысячу пудов, а чего у тебя против
нее, ты не хуже меня знаешь. И стоять тебе против нее. И стоять, и
стоять. Потому как иной судьбы, чую, у нас не будет.
* * *
3 октября 1941 года, юго-западная
окраина Орла
Раньше Ваньке представлялось, что
судьба — просто выдумка, которой в старое время бесстыжие гадалки
дурили темный суеверный люд. Да и вообще, не брал он этого в
голову. То ли дело — Родина. Вот о ней и думал, и читал, и в
школьном сочинении писал. Родина — это огромная страна от края и до
края, Москва с Красной площадью, Ленинград со Смольным и «Авророй»…
А Надюшка, тогда еще не невеста, просто одноклассница, написала
совсем иначе. У нее выходило, что домишко на Привокзальной, мама с
отцом, и сестра, и школа, и подружки, и бабушкина деревня, и
тамошние ребята — Родина. Ванька удивлялся: странные они все-таки
люди, девчонки! И мечты у них странные. Ну что это за мечта —
стану, дескать, медсестрой, буду людям помогать? Как будто бы
врачом быть хуже! Чего прям на медсестре-то останавливаться? Нет,
мечтать — так мечтать! Можно даже и о подвиге. Таком, о каких в
газетах пишут. Ванька мечтал. Молчком — эта язва на смех ведь
поднимет. Она тогда уже за словом в карман не лезла, Надюшка…