Хромает. Но не жалится. Не просит
идти медленнее, не ноет.
И Рэми, вздохнув украдкой, пошел
медленнее. Уже сгущались в тенях леса сумерки, мягко опускалась на
лес тишина. Домой до темноты точно не успеют, тем более, что Бранше
хромал все сильнее, а дорога была неблизкой.
Когда они вышли на болото, лариец
уже расправился с хлебом и слегка покряхтывал, неловко прыгая по
кочкам.
А Рэми, которому больше не
приходилось отвечать Бранше, мог думать только об одном — об
Эли…
Несколько дней назад закат озарял
все вокруг кровавым маревом. И Рэми тогда тоже возвращался поздно,
уже почти до озера дошел, когда заметил что-то в высокой, до пояса,
крапиве. Чуть позднее стоял он в этой крапиве и не мог поверить,
что лежавшее перед ним тело действительно когда-то принадлежало
Эли. Что золотистые волосы, слипшиеся от грязи и крови, еще седмицу
назад гладил ветерок, когда она сидела неподалеку на мостике и
болтала ногами в по-вечернему теплой воде. А Рэми украдкой
любовался ею с берега и не осмеливался подойти. Поссорились... они
так глупо поссорились...
Безумие танца на чужой свадьбе: ее
горящие глаза, манящие губы, ее пламенные слова и будто случайные
прикосновения теплых бедер. Лия тогда еще смеялась, мол, женится
вскорости братишка, а Рэми все более мрачнел, мечтая поскорее
убраться с праздника. Он любил Эли... как еще одну сестренку. А ей
этого было мало...
Почему она? Почему так?
Он выудил с крапивы затейливо
вышитую влажную от росы ленту и задохнулся от новых воспоминаний.
Вспомнил, как переливалась эта лента в золотых волосах, как
взлетали расшитые бусинками концы, когда она танцевала. И понял,
что тоскует. Уже сейчас. Больно и безнадежно хочет увидеть ее
улыбку, сжать в объятиях и сказать, что подарит ей все — и
обручальный браслет, и свою жизнь... только бы она жила! Только что
теперь-то в слезах?
Лента, перепачканная кровью и чем-то
зеленым, выпала из ослабевших пальцев, а ноги сами понесли к
дозорным. И плыла за окнами ночь, а друг-конюший, Брэн —
молчаливый, серьезный — долго отпаивал Рэми крепким вином, пока не
помутилось в голове и не забылось искаженное до неузнаваемости
лицо...
— Никому не рассказывай, что видел,
— прошептал Жерл, вернувшийся лишь к вечеру следующего дня.
— Они все… так? — спросил Рэми,
вспоминая ходившие уже с зимы слухи о пропадавших в деревне
людях.