Горечь дара - страница 33

Шрифт
Интервал


Еще крик. Гудят от напряжения мышцы, бежит по подбородку кровь. Удивление на лице Джона сменяется гневом, бьет отблеск фонаря на обнаженном мече дозорного.

А когда Майк добежал, девушка уже не кричала — выла едва слышно, глядя с ужасом на Джона, а дозорный стоял над лежавшим на земле нападающим и давил ему лезвием меча на шею.

— Тот, второй? — спросил Майк, оглядываясь на лежавшего у ворот.

— Мертв, — тихо ответил Джон, и едва слышно добавил: — Спасибо.

Рассвет разлил вокруг нежный румянец. Высыпали из ворот люди, схватился за сердце при виде трупа светловолосый хозяин, но Майк уже ничего не замечал. Он смотрел в стеклянные глаза мертвого мужчины, на лужу крови, собирающуюся под его плечами, и чувствовал, как подкатывают к горлу горькие спазмы. Мостовая перевернулась, мир посерел, давно уже съеденный ужин запросился наружу.

— Обопрись на коня! — приказал холодный чужой голос, и Майк, хватая ртом воздух, повиновался.

Как во сне, повернулся он к всаднику, оперся щекой о шею коня, обнял ее руками, стараясь не упасть, и дернулся, когда кожу обожгло иголками. Под смешки дозорных упав на землю, Майк посмотрел на глыбой застывшего перед ним коня и забыл обо всем на свете. И о трупе, и о дозорных, и о все так же дрожащей девице.

Он слышал о великолепии огнистого коня Армана, но не думал, что взращенное ларийской магией животное настолько изумит. Этот конь был огромен и по-кошачьи грациозен, как сделанная из кровавика статуя у замка повелителя. Переливалась караковая шкура, неярко горела россыпью бордовых искр, струилась ухоженная грива. Ноги были настолько сухи, что удавалось разглядеть кость, покрытую тончайшей бархатистой кожей. Перевивали крутую шею жгуты мышц, гордо вздымалась мощная грудь. Изящными изгибами теней обрисовывалась сухая морда, белым на темном фоне струился по мускулистой спине плащ Армана.

Конь был величаво спокоен и неподвижен. Лишь длинные уши его все время двигались, да жили своей жизнью выразительные глаза цвета спекшейся крови. И гулял по черной караковой шкуре огонь, то замирающий в сиянии искр, то обвивающий огнистого тонкой дымкой. Пламя, прикосновение к которому мог выдержать только хозяин. Та редкая и жуткая красота, от которой пробегал по позвоночнику неприятный холодок и ладони становились влажными от пота.