Да и сам хозяин был не хуже. Гордо
выпрямившийся в седле с презрительно поджатыми губами, он казался
ледяной статуей, каких было много на зимних праздниках:
изящно-тонкие черты лица, светлые волосы до пояса, собранные в
тугой хвост. Но рядом со статуей не было так жутко, как рядом с
Арманом. У статуи не было скупых движений, ледяного взгляда светлых
глаз и гибкого тела, сотканного из стальных мышц. Брат говорил с
завистью в голосе, что на тренировках и в бою Арман был
смертоносен. Что в салонах разбивает сердца холодной красотой и
вечным равнодушием, что городской дозор и свой род держит в ежовых
рукавицах, и что «правилен» до дрожи в ногах.
Правилен? Майк опустил взгляд на
круп коня, прикрытый плащом старшого. Серебристый бег вышивки по
краю, румяная от лучей рассвета белизна и мягкий перелив дорогой
ткани. Правильный… а брата послушал. И Майка — слабого,
бесполезного — в отряд взял. По знакомству. Значит, не такой и
правильный.
— Очнулся? — все так же холодно
спросил Арман. — Думаю, ты тот самый Майк, который должен был
прибыть вчера, не так ли?
— Да, старшой, — тихо, стараясь,
чтобы не дрожал голос, ответил Майк.
И угораздило же Армана вернуться
именно сейчас, когда едва живого Майка чуть не вывернуло на первый
в его жизни труп. А ведь обещался воротиться только через несколько
дней… тогда Майк уже слегка пообвыкся бы в отряде, глядишь, стало
бы легче. Вот не везет же! Впрочем, Майку всегда не везло.
— Тогда ответь мне, — холодно
спросил Арман, — каким таким непостижимым образом новичок без моего
приказа оказался в ночном дозоре? Покрасоваться захотелось? Удаль
свою показать?
Рассвет розовой дымкой зависал над
рекой, а Майк слушал и ушам не верил. Он ожидал всего: насмешек за
слабость, может, даже порки, ведь в дозоре, говорят, наказывали
нещадно. У Армана в дозоре — тем более. Но такого? Майк что, сам на
улице сегодня ночью оказался?
Только, как оправдаться-то? Кто ему
поверит?
— Как вы вообще такое допустили? —
продолжил Арман, обращаясь уже не к Майку, а к дозорным. — Хорошо,
мальчишка захотел в дозор, зеленый еще, не знал, на что нарывается,
но вы-то куда смотрели?
Майк ежился от холодного гнева
старшого и все еще не верил. Его винят, правда, гораздо сильнее
винят краснеющего и бледнеющего Джона, застывших за спиной
дозорных, что так больно насмехались утром.