От мучительной борьбы с норовистыми деревяшками она согрелась,
вспотела и умоталась до предела. В первом же неглубоком овражке
свалилась и долго барахталась в рыхлом снегу, не в силах подняться.
Потом выломала две сухие палки и, отталкиваясь ими, выбралась
наверх. Отряхнулась и поспешила дальше.
Вскоре показался просвет. Лес кончился.
На самой опушке она снова достала телефон. Ни одной черточки. И
SOS не отвечает. Чертыхнувшись, с тоской окинула взглядом
предстоящий путь.
Все пространство впереди было затянуто молочной дымкой. В лесу,
среди близких силуэтов деревьев, туман был не заметен, но поле
просто тонуло в нем, и не видно было ни конца его, ни края. И
мужчины не видно. Только след от волокуш.
Поле было ровное, гладкое, с хрупким настом, который ломался и
проседал под лыжами. Идти было легче, чем по лесу, и Лера,
приноровившись, быстро покатила вперед. Однако пару минут спустя
обнаружилось еще одно отличие, но на этот раз неприятное: в ельнике
было заметно теплее, а здесь, на просторе, гулял ветерок,
несильный, но мерзко-влажный.
Тело начало коченеть. Лера задвигалась энергичней и, чтобы
отвлечься, принялась размышлять.
Во-первых, очевидно, что время и место не те, то есть не парк и
не осень. Во-вторых, стали они «не теми» после странной темноты и
тишины. И какой отсюда вывод?
Она могла просто потерять сознание. Ударилась головой и сейчас в
больнице. И может даже очнется сразу как дойдет до конца поля.
Хорошая гипотеза.
Что еще? Что кроме комы или наркоза может вызвать такие
реалистичные галлюцинации?
Смерть... От промелькнувшей мысли Лера сбилась с шага.
— Не, ерунда... — пробормотала она, тронувшись дальше. — Я ведь
живая... Мерзну.
Однако мысль не отступала. Лезла назойливой мухой.
«А вдруг я, правда, умерла?»
Что если это поле и туман – персональный ад для нее? Что если
век за веком она будет ходить здесь, пока не искупит грехи? Хотя
какие у нее грехи? Не накопила вроде еще. Или считаются не только
поступки, но и чувства и желания? Например, гнев и зависть. Ведь
были же? Были.
Та кукла, например.
Она конечно, была ребенком, и ею двигала обида. Но все же...
Ей исполнилось восемь. За плечами год привыкания к новой жизни,
к новой себе, две операции и восстановление дома. И спустя этот
трудный год она впервые спустилась к ребятам, во двор. Как сейчас
она помнила: мама заплела ей косу, поцеловала и назвала
красавицей.