[3] Все
здесь звенело от напряжения, как звенят туго натянутые штаги при
сильном ветре. Увидев сине-бело-красные флаги с Георгиевскими и
Андреевскими крестами, я понял: в Нассау прибыл-таки новый
губернатор, Вудс Роджерс – бывший береговой брат, посланный
Британским Адмиралтейством, чтобы уничтожить береговое
братство.
Мы убрали паруса и бросили якорь. Громоздкий «Сан Фелипе» без
заминок встал борт о борт с «Аланной Дин» (хвала мореходному
искусству Барта, который заправлял сейчас на призовом галеоне).
Папаша поднес к глазу свою любимую подзорную трубу.
— «Рейнджер» Вейна в гавани, – пробормотал он. – Барк Хорниголда
тоже…
— А Ситцевый Джек? – спросил я. – И Черная Борода?
— Не сопи в ухо! – раздраженно бросил отец, но все-таки ответил
на вопрос: – «Мести королевы Анны» не видать… Ага! Вижу «Сокровище»
Рэкхема.
Имя Рэкхема вызывало оживление в команде. Не потому, что Джон
Рэкхем по прозвищу Ситцевый Джек был таким уж лихим флибустьером, а
потому, что с ним плавали две женщины – Анна Бонни и Мэри Рид. Эти
леди ни в чем не уступали мужчинам, ходили в мужской одежде и при
абордаже сеяли смерть и панику на палубах чужих кораблей.
— Остин, почему мы не входим в бухту? – прошептал за моим плечом
Килька.
— Потому что она блокирована, тупица! – огрызнулся я.
И без подзорной трубы было видно, что фрегаты и барки Роджерса
стоят так, чтобы помешать другим судам войти в гавань Нассау или
покинуть ее.
— К нам гости! – крикнул Стив Одноглазый, который видел получше
многих двуглазых. – Кто спрашивал про Тича? Помяни черта…
Отец мгновенно наставил трубу туда, куда показал Стив.
В шлюпке, направляющейся к «Аланне», и вправду восседал Эдвард
Тич, он же Черная Борода, собственной персоной.
— Что этому мерзавцу надо? – пробормотал отец, вглядываясь в
шлюпку так, будто подозревал, что это
брандер.[4]
Между капитаном «Аланны Дин» и капитаном «Мести королевы Анны»
не случалось открытых стычек, но с тех пор, как папаша отказался
присоединиться к набегу Тича на Чарлстон, эти двое недолюбливали
друг друга. Хотя назовите мне человека, который любил бы Эдварда
Тича.
Если Генри Бриджмен когда-то считался самым удачливым
флибустьером, то Черная Борода за пару лет заслужил славу самого
кровожадного пирата Карибского моря. О его жестокости ходило больше
баек, чем о жестокости Моргана и Олоне: рассказывали, например, как
однажды, подавив мятеж своей команды, Тич высадил пятнадцать самых
ярых бунтовщиков на крошечный островок под названием Сундук
Мертвеца. Во время прилива узкая каменистая полоса почти полностью
уходила под воду, там не было пресной воды, из живности водились
только ящерицы. Тич выдал каждому марунированному по сабле, оставил
одну бутылку рома на всех и отбыл, уверенный, что его враги помрут
от жажды и голода или, напившись, поубивают друг друга. Но главарь
бунтарей, Томми Боунс, оказался крепким орешком. Он не допустил
среди своих людей раздоров; они удили рыбу, ловили ящериц, пили
дождевую воду и собирали в рубашки росу. Когда спустя месяц Тич
снова проходил мимо этого островка, он с удивлением обнаружил, что
все пятнадцать бунтовщиков живы – истощены, полубезумны, но живы.
Команда заставила его простить бедолаг и взять их обратно на борт.
Сам Черная Борода наверняка весело помахал бы им рукой и поплыл
себе дальше.