На улицах вышибали пробки из бочек с вином, ромом и бренди,
выпивка в буквальном смысле слова лилась рекой. Хозяева таверн не
оставались внакладе – кто-то хлебал на дармовщинку, но кто-то
расшвыривал пригоршни монет или драгоценные побрякушки: добычу,
которую не успел конфисковать Вудс Роджерс.
— Лучше тебе, чем Георгу![1] – орали
повсюду.
— Лучше тебе, чем Георгу! – пьяный моряк надел на женщину
жемчужное ожерелье, и та стала рьяно благодарить его прямо посреди
улицы…
Килька шарахнулся от них, наступив мне на ногу. Дон
захохотал.
— Лучше никому, чем Георгу! – прямо перед нами разбилась
фарфоровая статуэтка, которую выкинули из окна (небось, тоже часть
чьей-то добычи).
Килька шарахнулся снова.
— Остин, почему солдаты ничего не делают? – спросил он.
Я фыркнул. Папаша навязал мне в матлоты не только слабака, но и
болвана.
— Потому что они не дураки, – вместо меня ответил Дон. – Ты
когда-нибудь пробовал гасить огонь ромом?
Стоило ему сказать про огонь, как лохматый верзила с криком:
— Лучше никому, чем Георгу! – попытался швырнуть факел в
открытые двери склада.
До сих пор солдаты в красном просто стояли здесь и там,
мужественно отказываясь от выпивки, но теперь трое из них
подскочили к верзиле, вырвали у него факел и увели незадачливого
поджигателя. Тот покорно пошел с ними, заливаясь пьяными
слезами.
Я узнал этого человека – он торговал драгоценным кампешевым
деревом, которое попадало на Нью-Провиденс из разграбленных
испанских колоний и судов. Мир с Испанией и полный запрет на
флибустьерство должны были его разорить.
Наконец, мы добрались до таверны «Три моряка». Из распахнутых
дверей на нас выплеснулось все то же «Прощание капитана Кидда»,
крики и громкий смех. Дон вошел первым, я толкнул через порог
вконец оробевшего Кильку и шагнул за ним.
В таверне колыхался такой густой табачный дым, как будто сегодня
здесь курили под девизом: «Ни унции табаку Георгу!» Запах дыма
мешался с запахом дешевого рома («Ни капли рома Георгу!») и жареной
рыбы («Не оставим Георгу ни косточки!»).
Не успели мы оглядеться, как из дыма вылетела Мэг и повисла у
Каролинца на шее.
— До-он!
Каролинец поднял ее, покружил и звучно чмокнул в губы. Старого
Грифа, отца Мэгги, не было видно – небось, спустился в погреб за
новой порцией выпивки. Когда он появится, будет много крика. Гриф
терпеть не мог Дона, мечтая обручить дочку с одним из чиновников
бывшего губернатора. Мэгги не променяла бы красавчика Дона даже на
нынешнего губернатора Роджерса.