— Мэгги! Кто это сделал? Кто?
Мэг показала рукой в колеблющийся дым, в котором больше не пели.
По ее щекам текли слезы, она широко разевала рот, но не издавала не
звука.
— Кто сделал, того уж нет, – мрачно сказал старый Гриф, который
стоял позади дочери. – И тебе лучше отсюда уйти, Молодой Волк.
Лучше тебе никогда больше здесь не появляться.
Старик со сморщенной шеей и тяжелыми веками, и вправду похожий
на грифа, попятился под моим взглядом.
— Кто. Это. Сделал? – сквозь зубы повторил я.
Гриф молчал, но один из людей, собравшихся возле тела Каролинца,
буркнул:
— Хромой дьявол.
— Какой дьявол?
— Дьявол на службе у дьявола.
Мэгги сделала глубокий судорожный вдох – и завыла.
Кто-то тронул меня за плечо.
— Остин, тот человек унес книгу! – сообщил перемазанный
чернилами Килька то, что я и без него прекрасно знал.
[1] Имеется в виду король Англии Георг
I.
Ночь в Карибском море наступает быстро: еще недавно пекло
солнце, и вот уже в безлунном небе высыпали яркие огоньки звезд.
Самые большие огни зажглись в гавани и на внешнем рейде – кормовые
и носовые фонари кораблей.
Закрепленный на штоке кормовой фонарь «Аланны Дин» бросал
желтоватые отсветы на ожесточенные злые лица. На юте собралось
человек пятнадцать, остальные пьянствовали на берегу. Отец отпустил
их без единого слова; я видел, что ему самому отчаянно хочется
надраться. Мне не хотелось пить, мне хотелось убивать.
За один-единственный день мы потеряли двоих – не в морском бою,
не в абордажной схватке, не в сухопутном набеге, а в городе, куда
отправились повеселиться, в бывшей базе береговых братьев.
Труп Жана нашли случайно: хозяин «Висельника» обнаружил его в
канаве за своей таверной и послал с мальчишкой весточку капитану
«Аланны Дин». Удивительно, что хозяин узнал мулата – Жана не только
истыкали ножами, ему выкололи глаза и отрезали уши. Дон умер
быстро, но Жана пытали.
Жан никогда не говорил о боге, и никакой священник не бормотал
над ним свою галиматью, когда труп бывшего раба завернули в
парусину и опустили за борт в черно-звездную воду.
Тело Каролинца Мэгги не отдала. Она вопила, что Дона похоронят
на городском кладбище, что его не сожрут акулы, и даже старый Гриф
в конце концов махнул рукой и отступился от обезумевшей дочери.
После прощания с Жаном желавшие напиться отправились в двух
шлюпках на берег, а остальные собрались на юте и долго молчали.
Первым заговорил Барт: