Испанский капитан оказался трусом и сдался, как только
абордажные кошки впились в борт галеона и на палубу полетели
горшки, начиненные порохом и кусками железа. Мы спустили пленных в
шлюпку – пускай гребут, куда хотят, – взяли курс на Нью-Провиденс,
сбыли драгоценное дерево в Нассау и, выплатив губернатору Беннету
его долю, честно поделили барыш.
Все думали, что капитан, как всегда, продаст призовой корабль,
но в последнее время мой папаша что-то чудил и не торопился
расстаться с «испанцем».
Неделю мы проматывали вырученные деньги, а потом боцман и
квартирмейстер вытащили нас из кабаков и борделей и «обрадовали»
новостью: капитан приказал идти к Эльютере для
кренгования[3]. Идти на двух судах –
нашей «Аланне Дин» и трофейном «Сан Фелипе».
Кое-кто ворчал и чертыхался (кому охота выходить в море, когда в
кошеле еще позвякивают монеты, а впереди ждет грязная скучная
работа), но папаша рявкнул: «Или выполняешь приказ – или убираешься
на берег, слизь подкильная!». Конечно, на берег никто не сошел. На
суше мы еще могли побузить, но на борту приказы капитана и
квартирмейстера держали нас в узде. Такой дикой вольницы, как в
командах Беджеса или Смолла, на «Аланне Дин» никогда не было.
При хорошем ветре мы дошли до острова Эльютера, ввели суда в
укромную бухточку, и во время ближайшего отлива наша шхуна,
притянутая за мачты канатами к прибрежным деревьям, легла бортом на
розовый песок. «Сан Фелипе» покачивался в двух кабельтовых от
берега, на нем посменно дежурили три-четыре человека. С «испанца»
сняли четыре пушки и установили их слева и справа от горловины
бухты: если кто-нибудь осмелится потревожить нас с моря или с суши,
он узнает, каково связываться с Одиноким Волком.
Но нас никто не тревожил, пока мы очищали днище шхуны от ракушек
и водорослей, латали мелкие повреждения и смолили корпус. И мы не
тревожили никого, кроме диких свиней, в изобилии водившихся на
острове. Мы разбили лагерь на берегу и в свободное время добывали
охотой свежее мясо, а избыток коптили впрок. А таких сладких
ананасов, какие росли на Эльютере, я не пробовал больше нигде!
В трех милях от нашей стоянки было маленькое английское селение,
но папаша строго-настрого запретил там безобразничать и даже нанял
местного плотника в помощь нашему.
Вместе с плотником у нас в лагере поселился его подмастерье:
тощий светловолосый парнишка, с виду – мой ровесник, оборванный и
такой чумазый, как будто рядом не было моря и он с рождения не
окунался в воду. Подмастерье до дрожи боялся своего хозяина,
который колотил и бранил его за малейшую оплошность. Ругался
плотник виртуозно, даже боцман Том поглядывал на него с удивлением.
Я запоминал незнакомые мне выражения – пока не услышал то, которое
было мне слишком хорошо знакомо. Подмастерье замешкался, поднося
своему хозяину киянку, и плотник, прижав парня к стволу пальмы,
влепил ему звонкую оплеуху.