Священник только что помолился за успех нашего плавания, и все,
кто захотел, на коленях приняли его благословение. Протестанты,
думаю, остались недовольны, но капитан заорал, что они сами могут
найти себе пастора и заплатить за него из своего кармана! После
нашего вчерашнего разговора отец был в препаршивом настроении.
Само собой, никто не ринулся на поиски пастора. Кальвинист
Янссен пожал плечами и сказал, что ему не впервой отправляться в
плавание без благословения.
Ялик преподобного уже добрался до причала, а капитан на шканцах
все медлил. У меня мелькнула дикая мысль: сейчас он заявит, что
отказывается принимать участие в походе, покидает «Аланну Дин» и
нанимается матросом к Хорниголду. Но папаша, наконец, перекрестился
и крикнул:
— По местам стоять! С якоря сниматься!
К голосу капитана присоединилась дудка боцмана, и всё на «Аланне
Дин» пришло в движение. Барт встал к штурвалу, я и четверо других
парней побежали к шпилю.
— Выбирать якорь!
Мы рьяно налегли на вымбовки, заскрипела якорная цепь.
— Паруса к постановке изготовить! Поставить фок! Фока-реи
бейдевинд левого галса! Фока-шкот, фок-галс отдать!
Топая вокруг шпиля, я услышал, как кто-то громко выругал
«проклятущего юнгу» – Килька снова угодил кому-то под ноги.
«Аланна» вздрогнула, словно просыпаясь, когда якорь пришел на
панер.[1]
— Хей, хей, вперед!
Хей, дружно, разом, морской народ! – пели мы, вращая
шпиль.
— Не спотыкайся, толкай вперед,
Хей, жми и топай, морской народ!
Шхуна рыскнула вправо.
— Не спотыкайся, толкай вперед,
Хей, взяли, разом, морской народ!
— Лево на борт! Поставить кливера! Кливер-шкоты на левую!
Судно уваливалось под ветер.
— Кливер-шкоты на правую! Фока-гик на правую!..
— Прощайте, шлюхи, портовый сброд!
Хей, ждет пожива морской народ!
Кто не рискует, тот ром не пьет,
Хей, жми и топай, морской народ...
Когда якорь лег в клюз, «Аланна Дин» уже шла курсом бейдевинд,
покидая бухту Карлайл.
Я поднялся на шканцы и подошел к отцу, похожему на рыжую
грозовую тучу. Он так на меня зыркнул, что я пожалел, что сюда
сунулся, но какой-то дьявол, иногда управляющий моими поступками и
словами, потянул меня за язык:
— Ну, до Габона теперь недалеко! Каких-то пять тысяч миль…
Чаек, провожавших «Аланну» в путь, сдуло капитанским ревом, как
штормовым ветром.
До темноты оставалось часа три, когда Барт передал мне штурвал,
велел держать на зюйд-зюйд-вест, а сам ушел на камбуз. Я
обрадовался так, будто снова стал мальчишкой, для которого не было
лучшего подарка, чем разрешение встать за штурвал.