— Держись! – завопил рядом Чарли.
Зажав нож в зубах, я обеими руками вцепился в поручень
фальшборта, обхватил его ногами, прилип к нему всем телом… И тут
волна обрушилась на нас, как мог бы обрушиться выпрыгнувший из воды
кит. Меня оторвало от поручня и понесло, ударяя обо что-то,
переворачивая вверх тормашками, крутя в соленом водовороте. Я
решил, что уже за бортом, но мой ужас был таким же глухим,
полузахлебнувшимся, как я сам, а спустя некоторое время я понял,
что не иду ко дну, а лежу на чем-то твердом и даже могу дышать и
шевелиться.
Я приподнялся, затряс головой, избавляясь от воды в ушах, и
сообразил, где я: меня пронесло по всему судну и швырнуло на
полубак. Кое-как сев, я огляделся. Обломок мачты исчез, шхуна
выправилась и летела под гротом и кливером под прошитым молниями
грозовым небом.
Не успел я как следует отдышаться, раздался вопль Тома:
— В трюме течь!
Если у меня будут дети, я расскажу им про эту бурю, и пусть меня
никогда больше не назовут Волком, сыном Волка, если я не заставлю
сопляков верещать от ужаса и писаться в штанишки.
Я расскажу, как мы откачивали воду, стоя в темном трюме по пояс
в вонючей жиже, падая в нее и барахтаясь, когда шхуна в очередной
раз резко кренилась. Вода все прибывала, но нечего было и думать
чинить разошедшуюся обшивку, пока нас эдак швыряло туда-сюда. В
отчаянии мы начали таскать в темноте мешки с балластом, пытаясь
заткнуть течь, а Чарли вопил, что мы нарушим дифферент шхуны и
«пошлем ее в пучину морскую»…
Я расскажу, как возликовал, когда Том разрешил мне вылезти из
этого ада и велел встать к штурвалу вместо отца. Оказавшись под
открытым небом, я чуть не сошел с ума от счастья. Я дышал соленым
ветром, а не густой трюмной вонью, мне доверили вести шхуну среди
урагана, и я объединил свои усилия с усилиями «Аланны Дин»,
отчаянно сопротивляющейся стихии.
Наверное, я и вправду спятил, потому что, направляя судно в
ложбины между гигантскими валами, орал то одно, то другое из
книжонки, которую Чарли Умник раздобыл на Барбадосе. Чарли читал ее
вслух до тех пор, пока Уилли Шекспир не осточертел нам так же, как
тухлая вода, но теперь стишата сами собой всплывали у меня в
голове, и я кричал, бросая вызов осатаневшему океану:
— И от сверканья, грохота и дыма
Затрепетал в пучине сам Нептун!