- Доеды мы, милочка! – крикнула из сеней хозяйка, - ДО-Е-ДЫ! Уже и не деревня никакая. Никого не осталось…
Старушка, подолом вытирая липкие (уж не в варенье ли? Вот бы сейчас сладенького!) пальцы, и сама присела за стол. Принесённая ею миска капусты манила кисловатым ароматом, и я не удержалась, хватанула свисающую с края морковную нить, с удовольствием захрустела. Бабка проводила морковку голодным взглядом. Верно, вечерять не успели.
- Мы-то уж решили, что и человека живого не увидим до самой смерти. Соседние деревни далеко, за рекой, а мы уже стары для таких переходов. Вот и сиднем сидели туточки, век доживали.
- Да как звать вас, хозяева дорогие? Может, родню вашу где встречу, попрошу из деревни этой умирающей забрать.
- А никак нас не звать, милая. Наш с дедом сын немного тебя не дождался. Вот только-только от нас ушёл… Его не стало, так и звать нас некому.
Старики опечалились, вздохнули. Шутка ли! Единственного сына похоронить! Что с ним могло случиться? Не выдержал, умер от тоски, глядя как мельчает, усыхает некогда богатая деревня, истираясь из людской памяти? Страшное дело, забыть собственное имя, потому что некому больше его произносить. И не ждёт ли нас всех такая участь с годами? Быть может, эти старики приняли то, что мы узнаём после смерти, уже сейчас? Или они добровольно превращались в живых мертвецов, не желая покидать задыхающийся, пустеющий дом? Деревню, которая давно стала бьющимся в агонии животным. Оно извивается и тонет в собственных нечистотах, не в силах ни остановить подступающую смерть, ни ускорить её, знает, но не желает признавать, что конец не просто близок, что он уже настал.
- Ты, старуха, не болтай лишку! Не пугай гостью, - одёрнул её муж. - Лучше давай мясо на стол. Пора уже.
Седовласый облизнулся, предвкушая вкусный ужин, а его жена, всплеснув руками (как это замешкалась?!), подскочила к печке и выудила сковороду на длинной ручке, ловко водрузила её на стол, опять отбежала, наверное, за хлебом. Желудок в предвкушении заурчал, едва я заглянула в посудину. И тут же дёрнулся вниз и резко вверх, отозвался ужасом и тошнотой.
В сковороде лежала аппетитно прожаренная, с золотистой корочкой, ароматная… человеческая рука.
Стол внезапно стал резко приближаться, затылок запоздало хрустнул. Я упала лицом в миску с капустой и провалилась в спасительную темноту, едва почувствовав подступающую боль и рвоту.