По телу прошла дрожь напряжения,
обмякшие мышцы дернулись судорожно, и Олаф проснулся.
Печка остыла, через незакрытую вьюшку
тянуло холодком. Пела орка. Хорошо поспал, да. Часа три, не меньше.
А то и четыре — камни были чуть теплые. Руки на удивление болели не
так сильно, как ожидалось. Только сердце колотилось бешено, кошмар
отпускал не сразу, но не страшно было, а тревожно.
Олаф прикрыл вьюшку и прислушался.
Они разожгли сигнальный костер, потому что осознавали реальность
опасности. Один из них покинул времянку в теплой одежде, и его Олаф
пока не нашел. Едкий порошок осел на бумажных мешках. Гуннар
получил двойной удар ботинком по глубокому малоберцовому нерву,
удар по плавающим ребрам и упал затылком на камень. Три человека,
которым не грозила холодовая смерть, разбились о скалы. Вряд ли при
таком раскладе поможет нож, что охотничий, что секционный.
Во времянке нельзя запереться, как и
в шатре под ветряком. И если от сумасшедшего инструктора можно
спрятаться в каком-нибудь темном, укромном местечке, то от цвергов
не спрячешься — они чуют человеческое тепло.
Олаф тряхнул головой. Очень хотелось
выпить. Для храбрости. От одиночества. И тогда глупые навязчивые
мысли можно будет списать на состояние опьянения.
Пятьдесят граммов спирта помогли не
только выйти из времянки и принести воды — позволили без трепета
взглянуть в лицо Холдора. В отсутствующее лицо. Олаф начал именно с
него, пока не выветрился хмель, — он видел тела, изуродованные и
пострашней, но здесь не госпиталь ОБЖ, не чистая светлая
секционная, здесь нет помощников-санитаров, он один на десятки, а
то и сотни километров. Вокруг глубокая черная ночь и семь мертвых
тел рядом, под одной с ним тонкой уроспоровой крышей.
Может быть, шаги вокруг шатра ему
только мерещились?
Должно быть, при падении тела́
задевали ступени и уступы, потому притормаживали. Высота огромная,
камни — не мягкое земляное поле, в таких случаях тела, бывает,
разрываются, мозги разлетаются по сторонам… Так что ни о каком
ускорении речи не было — даже если и подтолкнули, то по
повреждениям этого не определить. Не со второго этажа прыгали — в
таком полете тело не один раз успеет перевернуться, так что и тут
нет никакой информации, даже неясно, лицом вперед падали или
спиной. После утопления и холодовой смерти падения с большой высоты
занимали в практике Олафа третье место по частоте — не то что отек
гортани. И их он особенно не любил. Он мог отличить прижизненные
переломы от предсмертных и посмертных (иногда не без труда), но в
большинстве случаев падение на скалы покрывало все прочие
повреждения. И при ясной, в общем-то, причине смерти ничего больше
сказать было нельзя. А следователи знать хотели.