Прихватила она с собой и малолетку. Так Ксюша Мутовина и
оказалась в Москве.
***
Прожившая всю свою маленькую жизнь в лесах, девочка увидела
город впервые. Она не знала конки, а рассмотрев приближение
трамвая, дико закричала, приняла за страшного гремящего зверя.
«Дикарка», — звали её те, кто поласковее. «Дура лесная»— все
остальные.
Ксюша притом умела читать по-гречески, по-старославянски и
разбирала римские буковки, называемые страшным словом «латынь».
Матушка учила французскому, а также рифмосложению и музыкальной
грамоте. Девочка смело могла перечислить божественные кафизмы и
подолгу выстаивала под суровыми ликами чёрных икон, привезённых с
собой. Жилицы игуменьи строго следили за незыблемой верой в
Отца.
На исходе тринадцатой зимы пришло горе.
Кто донёс на тихих богобоязненных баб — осталось тайной. Но
однажды, подойдя к дверям дома, шедшая из школы девочка услышала не
только соседскую (уже привычную для неё) матерщину и пьяные крики
во дворе.
…Из настежь распахнутого окна занимаемой женщинами комнатенки
почему-то вылетела огромная зелёная муха.
Она закружилась над Ксюшей и попыталась сесть на лицо.
Барак был обнесён широким штакетником, ограждающим его от
старого кладбища, да новой, построенной властью для «проретарьята»,
бани. Там у бани она и рассмотрела здоровенных мужиков, которые за
волосы волокли одну из ее тёток. Вторая, босая, в разорванном на
пополам грязном платье, стояла на пороге… и, не закрывая срама,
показывала весеннему миру сухие висящие белые груди.
«Не ходи туда», — только и шепнули чёрные опухшие уста.
Ксюша сделала шаг, и привязчивая муха, на время затаившаяся в
волосах, перелетела с её головы на странно лежащую на топчане
матушку. Та неживым мутным взглядом смотрела на осуждающе глядящий
из красного угла образ...
Через порог заглянул ещё один человек, знакомый… смешной
вихрастый мальчишка, с синими поперечными нашивками на линялой
настиранной рубахе. «Милицинер», — звали его кладбищенские.
— Во, ещё одна Богова душонка, — радостно заорал он, хватая
Ксюшу за рукав. — Попалась ужо! Попадьиная крыска! Ща живо
платье-то сымай, париться будем!
Девочка резко развернулась и в упор посмотрела на него. Тот
отшатнулся, и вдруг, схватившись за лицо руками, дико завыл.
В притихшем испуганном бараке резко запахло плетёной проводкой
недавно проложенного электричества. Словно в гулкой трубе, вначале
появился звук, а потом до небес столбом вырвалось пламя.