Молодой человек был одет в светлые свободные спортивные брюки и
просторную толстовку. Вся его одежда и общий безмятежный внешний
вид напоминал о давно ушедших счастливых днях и были настолько
неподходящими в этом официальном мире, что мгновенно настораживали
и, пожалуй, даже пугали.
Высокий, очень худой, бледный, до синевы под большими немного
раскосыми глазами, он, тем не менее, являлся хозяином этого
кабинета. Другой — в мешковатых брюках, потрёпанной застиранной
рубахе-косоворотке и разношенных сапогах, прижав к себе старый,
видавший жизнь, ватник, скромно расположился на краю кресла. Худое,
покрытое морщинами лицо с резко выдающимися скулами имело
характерный северный загар, возникающий от постоянного пребывания
на ветру. Серые глаза смотрели ровно, но в их глубине лежала печать
настороженного внимания, которая мгновенно исчезала, когда человек
улыбался. Но давно забытая улыбка была почти похоронена под
небольшой густой бородой и вислыми усами, чем-то напоминающими
казацкие. Сейчас он был насторожен и напряжён.
— Вы коммунист?
— Бог миловал...
— А работаете где?
Сидящий в кресле посмотрел на медленно перемещающийся карандаш,
сделал странное движение, напоминающее поклон в сторону
спросившего, перекрестился и пояснил. — На лесоповале, в
леспромхозе числюсь, за Колымой.
— А фактически?
— Так и фактически тоже. Да вы почитайте, гражданин-начальник.
Сословия я поповского, в силу безверия людского бесовского, души
лечу, в меру умения. Да лес валю, в меру сил.
— Вас судили?
— Да, вроде, нет. Я под Казанью приход имел, а как власть опять
меняться местная стала, так в тридцать девятом и забрали меня.
Сгорел приход... Вот в поджоге я и виноват...
— Ну, хорошо, — вздохнул сидящий в подушках. — Подайте,
пожалуйста, мне папку со стола. Священник неторопливо встал,
аккуратно положил телогрейку и, подойдя к столу, взял лежащие
документы, как змеелов гадюку. Крепко, опасливо и осторожно.
— Итак, вы Василий Иванович Непершин.
— Отец Василий.
Ян протянул руку и, забирая папку, коснулся широкой мозолистой
ладони. На миг их глаза пересеклись. Оба вздрогнули, словно
электрический ток прошёл сквозь тела, и отдернули руки. Папка
упала... Несколько минут продолжалось напряжённое молчание, а потом
священник заговорил:
— Печать на тебе бесовская, да какая-то тонкая, будто ты сам её
сохранил, не сняв. Не опасная. Кто ты, отрок? Ян посмотрел на
растерянно стоящего перед ним, вздохнул, подвинулся, предоставляя
место рядом, и ответил: