Ваня слушал все это по-особому, затыкая и растыкая уши.
Получалась очень своеобразная какафония, где высокие тона
причудливо перемежались низкими. Скрыть удовольствие от новой игры
он не сумел, поэтому Гришкина мама, подозрительно поглядывая на
улыбающегося Ваню, частенько заканчивала свой набег обличающим
монологом по поводу того, что ее несправедливо оболганного сына
заставили пройти комиссию и выдали справку, а вот кое-кого и без
справки нужно было отправить в школу для слабоумных. В
конце-концов, всем пришлось свыкнуться с мыслью, что Гришка всегда
прав и жаловаться на него бесполезно. Поэтому, когда на перемене
Гришка учился считать, сосредоточенно отмеряя Ване столько
щелбанов, сколько было пальцев у него на руках (причем, количество
пальцев почему-то всегда переваливало за десяток), или, когда на
уроке тугой комок жеваной бумаги, обмазанный Гришкиными слюнями,
как дружеский поцелуй, врезался Ване в щеку, сразу же вспоминались
неустроенный общежитский быт, колбасный трудовой фронт и прочие
страшилки Гришкиной жизни. Какое право имел Ваня, воспитанный папой
и мамой, живущий в благоустроенных хрущевских хоромах, иметь хоть
какие-то претензии к обездоленному Гришке?
Оберегаемый заветной справкой, почти бескорыстным сочувствием
учителей и боязливой покорностью учащихся, Гришка беспрепятственно
переходил из класса в класс. Годы учебы, несомненно, шли ему на
пользу. Детская рахиточность прикрылась колбасным жирком, а гусиная
шея округлилась. К тому же, антистафилококковый гамма-глобулин,
впрыснутый ему во младенчестве ( о чем неоднократно рассказывала
Гришкина мама, давя на жалость учителей), видимо, дал свои
результаты. К седьмому классу он имел вполне респектабельный вид
девятиклассника, переняв все джентльменские привычки этого
выпускного сословия: солидно покуривал в их компании, иногда во
время уроков демонстративно тусовался на школьном крыльце.
Эти годы не прошли даром и для Гришкиной мамы. Она вышла замуж
за рубщика мяса и получила квартиру, что очень переменило ее
взгляды на жизнь. Хотя она и теперь походила на колбасу, но уже
явно другого качества. Мясной союз не обделил и Гришку, увенчавшись
на его голове шикарной лисьей шапкой. И все же его маленькая голова
никак не вязалась с нахлынувшим благополучием и грустно выглядывала
из благородного меха, как личико младенца из обильной кружевной
пены. Но это никак не помешало Гришке стать предводителем надежно
укомплектованной галерки. Левые и правые фланги класса занимали
зубрилы, хорошисты-мазохисты и прочие середнячки-бодрячки разных
уровней. А на передней позиции, сгорбившись от непосильной тяжести
познания, находился разъединый отличник Павлик Черепанов по
прозвищу Череп. У него было много обязанностей: на контрольных он
должен был дать списать всем страждущим, используя преимущества
первой парты, подсказать так, чтобы учитель не заметил, участвовать
во всех олимпиадах, поддерживая интеллектуальную репутацию класса и
т.д. и т.п. Следует отметить, что со всеми своими обязанностями
Черепанов справлялся и, хотя жизнь его была далеко не сахар,
передних позиций не сдавал. Атаковали его со всех сторон, ежедневно
проверяя на прочность, может быть, поэтому развилась в нем одна
странность: иногда только начнут ему вопрос задавать, только слово
скажут, а он тут же этот вопрос сам закончит и ответ выдаст.